Снег не думает переставать. Наоборот, валит и валит громадными, как лепестки роз, хлопьями. Под фонарями снежинки напоминают рой бабочек-капустниц, слетевшихся на яркий свет. Прохожие снуют по своим делам: кто ведёт детей из детсада, кто спешит до закрытия в гастроном, кто курит на ступеньках кинотеатра. Воздух, недавно казавшийся таким легким и неподвижным, на глазах делается плотным, удушливым, как стеклянная вата, и заметно приходит в смятение. Снежинки под фонарями уже чертят жирные косые линии.

Похоже на приближение тайфуна. Хотя ни в нашем, ни в японском прогнозе не было на него намека. Тем не менее я поворачиваю обратно в порт.

Не заходя в каюту, поднимаюсь на мостик. В штурманской первым делом смотрю на барометр-анероид, привинченный к переборке. Так и есть! Стрелка упала на двадцать миллибар. На барографе перо вычерчивает Великий Каньон – катастрофическую кривую с тенденцией в десять миллибар. Слышу, в рулевой рубке оживает ультракортковолновая «Акация»:

– Всем, всем, всем! – кричит капитан Холмского порта. – Рекомендую покинуть порт! Ожидается усиление ветра до штормового!.. Всем, всем, всем!.. Кто в состоянии, прошу покинуть порт! Суда с разобранными машинами, привяжитесь всеми имеющимися средствами. Ожидается усиление ветра до двенадцати баллов!..

В ковше уже заметна толчея волн. Вода – точно деготь. У невидимого в темноте мола, слышно, рычат и хохочут накатывающиеся из Татарского пролива волны.

Стучусь к капитану. Волошин сидит на диване в домашнем коричневом халате, чистит пилочкой ногти. Гладко зачесанные волосы блестят после ванны.

– Да знаю, знаю, – выслушав, брезгливо выкатывает он губы. – Токио и Владивосток передают углубление циклона… Старпом не вернулся из увольнения?.. Тогда, значит, вы, Виктор Сергеевич, займитесь заводкой манилы.3 Надо привязаться как следует. Здесь, в Холмске, и у причала может потрепать. Волноломы, конечно, спасают – япошки на совесть строили, но и через них, бывает, захлестывает при сильном шторме – чертям тошно.

– А вдруг приморский циклон засосет японский тропический тайфун?!.. Лучше выйти, пока не поздно, – предлагаю я.

– Вряд ли. Да и причал жалко терять, – мнёт губы Волошин. – До Нового года потом можно на рейде проторчать. План не выполним, премию упустим!..

Боцман и матросы вытаскивают из подшкиперской толстенный – с телеграфный столб – манильский канат. Портовая команда едва укладывает его на причальные тумбы. Не успевают матросы перекурить и выпить по чашке кофе, как манила лопается со звоном рвущейся струны. Корма бьется о причал, матросы падают на палубу.

Капитан поднимается на мостик.

– Что же, придется-таки выходить! – принимает он решение и дает “товсь” машине.

Я включает радиолокатор “Нептун”.

– А старпом, значит, так и не появился?!.. – злясь, ворчит Волошин. – Не понимаю таких людей: как душа за пароход не болит?! Ну сиди ты хоть в самой расшикарной ресторации – видно же, что погода портится. Ладно, я уж покажу этому чуркинскому одесситу кузькину маму!.. Виктор Сергеевич, боцмана на бак! Команде по местам швартовки стоять!

– Есть боцмана на бак!

“Антарес” отдает швартовы и выбирает якорь-цепь, время от времени подрабатывая малым ходом. Капитан не отходит от локатора. Боцман отбивает на баке в рынду: «якорь чист».

– Средний вперед! – приказывает капитан.

Я поворачиваю рукоятки машинного телеграфа на “средний вперед”.

Пароход, набирая скорость и вздрагивая всем корпусом, движется на выход из ковша.. Когда мы проскакиваем узкую щель между каменными клешнями мола, слева в месиве снегопада я успеваю заметить огни большого рыболовецкого траулера “Туман”. Его развернуло носом к причалу и грозит выбросить на стенку. Наверно, на БМРТ пренебрегли предупреждением капитана порта – не привязались крепче, а может, что-то случилось с машиной.