– Руки! – раздался резкий выкрик матроса напротив.

Молодой человек резко одернулся, убрал руки под себя, а в туалет захотелось прямо сейчас. Матрос в это время закинул правую руку за спину, и вернул её оттуда с зажатым в ней револьвером. Направил его на оппонента и взвел курок.

Серёга же, высокий и худощавый парень с немного простоватым лицом, далеко не был бойцом и не обладал приемами самозащиты от огнестрельного оружия, поэтому он молча вжимался в спинку кресла и пучил свои серые глаза.

– Ты кто? – матрос был сам ошарашен таким поворотом событий и находился в слегка растерянном состоянии. – Какой сейчас год?

– Я Серёга, – начал бормотать молодой человек, замечая, как его всё больше и больше потряхивает от страха. Сейчас он даже заметил, как трясется его нижняя губа. «Это же глюк. Странный, неожиданный глюк. Очень сильный и реалистичный глюк. Таких не бывает. Очень реалистичная картинка», – закрутились мысли в накуренной голове.

– Ладно, расслабься, Серёга, – зазвучал громкий голос матроса, но уже более располагающий и не внушающий страха. Заметив дрожащего собеседника, он немного сбавил обороты. «Я живой получается. Я говорю. И ничего не болит, за исключением головы. Но она болит с утра, после вчерашнего», – обдумывал своё состояние Николай.

Они сидели и рассматривали друг друга. Взгляд Сергея всё же больше косился на направленный в его сторону пистолет, и это очень сильно мешало ему сосредоточиться. «Что это за хрен? Откуда он взялся? Почему тычет в меня пистолетом?» – Сергей Бачалов стал осознавать, что сидящий напротив матрос – это не глюк. Он разговаривает. Говорящих глюков у Серёжи ещё не было.

– Год какой? – повторил матрос.

– Двухтысячный, – выдавил из себя с трудом Бачалов, – от рождества Христова, – добавил его накуренный мозг.

– Вот те раз, – выдохнул матрос и поднял бескозырку с глаз дулом револьвера. – Значит сработало. Меня не убили.

Матрос полез в карман, достал оттуда папиросы и закурил.

– Можно я тоже?

– Что тоже? – вопросительно взглянул матрос.

– Закурю, можно? – набираясь смелости, спросил Сергей.

– Кури, на здоровье.

Сергей взял со стола пачку сигарет, достал одну. Засунул её в дрожащие губы, чиркнул зажигалкой и смачно затянулся. Матрос же в это время рассматривал невиданные папиросы. В динамиках кончилась песня, и они молча разглядывали друг друга в тишине, пуская периодически струйки табачного дыма, который расстилался потом толстыми слоями в солнечном свете.

Тишину прервал хлопок и звук разбитого стекла. «Пиу, пиу», – заорала автомобильная сигнализация. Лицо матроса вздрогнуло и застыло с вопрошающим взглядом, впивающимся в Сергея. Сам хозяин квартиры тоже вздрогнул от неожиданности, поднялся и подошёл к окну. Квартира Сергея находилась на первом этаже, и поэтому ему хорошо было видно, как от припаркованной зелёной девятки отбегал молодой парень с магнитолой в руках. У вопящей и мигающей поворотниками машины, было разбито водительское ветровое стекло.

– Вот те раз! – услышал хриплый голос матроса за спиной Сергей. Они проследили через выходящее во двор окно, как парнишка с магнитолой скрылся, завернув за гаражи. После чего Бочалов деловито обернулся к матросу и, придав голосу важную интонацию, ответил:

– Магнитолу сработал наркот.

По выражению лица матроса, несложно было догадаться, что информация до него не дошла. Тогда Сергей постарался объяснить, как иностранцу, присвоив интонации уже разъяснительной манер:

– Балалайку украл.

– Балалайку? – лицо Николая отобразило всё тоже непонимание. – Изменились балалайки.

– После чего изменились? Ты привык к другим балалайкам? Со струнами? Может, и играть умеешь? – спросил Бочалов, присаживаясь обратно в кресло.