Матильда опять бросает взгляд на статью.

– Зато он будет заезжать в деревню на той стороне реки.

От одной мысли об этом у Фонске загораются глаза.

– О, как бы мне хотелось прокатиться на трамвае!

– Но вместо этого мы сядем и помолимся перед едой, – обрывает его тётя. – Все за стол!

– А разве мы не будем ждать всех?

– Кабы так, то до самой ночи будем сидеть голодными, – мрачно отвечает тётя и многозначительно переглядывается с Мари.

Мальчики второпях произносят молитву и разочарованно оглядывают содержимое своих тарелок. Там нет ничего, кроме двух кусков хлеба.

– А я-то надеялась, что на ужин будет угорь, – тыкает Розали брата-близнеца в бок.

В ответ он пинает её под столом.

– Матушка, скажите ему!

– У меня руки так и чешутся, – усталым голосом предупреждает тётя.

Ужин сегодня состоит из хлеба с патокой да кружки цикория[7].

– Я не наелся, – жалуется Проспер, подобрав последние крошки.

– Хватит ныть, – накидывается на него Мари. – Сам видишь, больше ничего не осталось.

Матильда тоже не отказалась бы от добавки, но решает промолчать. За окном тем временем стемнело. Пора зажигать керосиновую лампу над столом и укладывать спать малышек. Аделина и Фина топочут маленькими ножками вверх по лестнице вперёд Мари. Матильда с грустью вспоминает, как дома часто читала перед сном – а сейчас вся семья осталась за столом при тусклом свете лампы играть в карты. Вся, кроме Фонске: он всё никак не может наглядеться на фотографию парового трамвая.

– Неужели колеса точно-точно попадают в рельсы, по которым едет трамвай?

– Да, – на секунду отвлекается от карт Проспер.

– А насколько трамвай быстрее обычной упряжки? Матильда, ты знаешь?

Отвечая, Матильда откидывается на спинку стула:

– Раза в два, не меньше.

– Матушка, можно мне вырезать фотографию из газеты? – шепчет Фонске на ухо тёте.

– Смотрите-ка, деточке захотелось картиночку! – произносит Проспер сюсюкающим голосом.

Тётя немедля одаривает его оплеухой.

– Больно же!

– Бери, бери себе газету, – разрешает тётя Фонске. – В неё был завёрнут хлеб, – улыбается она Матильде и Мари.

Стук в дверь.

– Войдите! – не вставая с места, кричит тётя.

В дверь просовывает голову соседка.

– Идёшь?

– Да, сейчас.

Тётя поспешно накидывает на себя шерстяной платок.

Мари смотрит на неё глазами, полными ужаса:

– Вы ведь не собираетесь?..

– Собираюсь. Пора вытаскивать мужей и сыновей из трактира.

– Не надо, – умоляет ее Мари.

– Матушка, не ходите, – Фонске, Проспер и Розали стоят у двери и пытаются её не пустить.

Но тётя вырывается.

– Мы с соседками обо всём договорились… Ложитесь спать, оставьте только лампу. А если Проспер будет выкаблучиваться, – поворачивается она к Фонске и Розали, – отец устроит ему взбучку, я обещаю… Вы и заметить не успеете, как мы уже вернёмся.

Дверь за ней захлопывается, и настроение у всех заметно падает.

– Ну что, пойдём?

– Ладно.

Мари берёт с собой наверх ведро.

– Если ночью захочешь в туалет, – поясняет она Матильде.

На чердак они поднимаются в полном молчании.

Сквозь окошко в комнату на чердаке падает лунный луч. Матильда с умилением смотрит на спящих Аделину и Фину. Затем быстро раздевается и залезает под одеяло.

– Спокойной ночи.

– И тебе, – доносится из темноты.

Но Матильда не может заснуть. Она лежит, подложив руки под голову и уставившись на потолочные балки широко раскрытыми глазами. Её сёстры и братья уже давно спят, а она всё ворочается. Сквозь щели в полу пробивается тусклый свет масляной лампы. Как же долго тётя не возвращается… А это что такое? Кто-то поёт вдали? Сначала доносятся только обрывки, но потом звуки становятся более отчётливыми. Пьяное пение вперемежку с руганью – мужчины возвращаются из трактира. Хлопают соседские двери. Раздаются возбуждённые женские голоса. Затем настежь открывается входная дверь их дома. Крики и брань… Тётя плачет… Тяжёлые шаги по лестнице – старшие братья пьяны в стельку. Споткнувшись об узелок Матильды у неё в ногах, они матерятся, а потом начинают громко мочиться в ведро. Вслед за этим прямо в одежде валятся на постели… Ссора на первом этаже продолжается. Кажется, в ход пошла посуда… Никто из спящих не просыпается, как будто это обычное дело.