- Это я, малыш, - я задыхалась от сдавливающих горло слез.

Мой сын плакал, и я уже знала – это мой сын. Чужое лицо – лоб, нос, подбородок, глаза – ни единой знакомой черточки, но... Больше не было сомнений – передо мной был мой ребенок, мой!

- Тишина!

Вздрогнув от громкого баса, взорвавшего помещение, я повернула голову вбок. В коридоре между рядами камер возник настоящий здоровяк. Длинные запутанные волосы, густая борода ниже груди, выпирающий живот, громадные ладони и ступни ног. В руках он держал хлыст.

- Кто здесь шумит?! – его голос громыхал, как падающая с обрыва груда камней.

В первый момент его взгляд остановился на ребенке, и здоровяк шагнул к нему. Меня скрутило от страха за сына – я только нашла его и не могу потерять!

- Простите!

Здоровяк повернулся. Его темные глаза остановились на мне, изучили меня с ног до головы. Ребенок, на которого он обратил внимание, мгновенно был забыт. Похотливый взгляд, которым этот громила рассматривал меня, я ни с чем не могла спутать.

- Я говорила слишком громко! Простите! Я просто напугана!

- Напугана? – здоровяк шагнул ко мне. – Дракайны умеют бояться? Не слыхал такого прежде. Дракайны бесстрашны, им неведом страх.

Меня охватила паника. Я понимала только, что сказала что-то не то, вызвала его недоверие и должна исправить ошибку. Поэтому произнесла:

- Любая мать будет бояться за своего сына.

Здоровяк хмыкнул.

- За сына, говоришь?

Он подошел еще ближе. Его глаза смотрели нагло и бесстыдно.

- Все дракайны хороши собой. Волосы черные, как тьма, глаза зеленые, как колдовское драконье пламя... Так говорят в народе о дракайнах, ты знала?

Я сделала неопределенное движение головой, которое можно было расценить и как «да», и как «нет».

- Хм, - здоровяк ухмыльнулся, продолжая пялиться; его взгляд уже откровенно раздевал меня. – Боишься за своего сына, говоришь? Оно и понятно, завтра на рассвете тебя и твоего драконьего ублюдка собираются казнить. Мой палач уже заточил топор – у вас будет милосердная смерть. Вот если бы топор был тупой... – Здоровяк задумался и хохотнул филином: - Иногда шею не получается отрубить с первого раза. Тупым-то лезвием – оно и понятно!

Он захохотал, и от хохота и его большой живот, и борода затряслись.

От его слов перед моим внутренним взором возникли такие жуткие картины, что мои нервы не выдержали:

- Перестаньте!

Смех здоровяка мгновенно оборвался. Продолжая скользить по мне взглядом, он с плотоядной улыбкой облизал спрятанные в бороде и усах губы.

- Сына хочешь спасти? – насмехался он. Потом шагнул вперед, подошел вплотную к решетку и, наклонившись ко мне, сказал: - А хочешь, дракайна, спасу твоего сына? Я могу.

Мои глаза широко распахнулись.

- Вы... говорите правду?

- Знаешь, кто я? – усмехнулся здоровяк. – Хозяин этой тюрьмы. Пока ты и твой мальчишка здесь – вы в моей власти. Буду стеречь как зеницу ока – головы ваши завтра поутру будут валяться под плахой. Позволю сбежать – жизнь спасу.

- Вы... – в моей груди разгоралась надежда.

- Но обоих отпустить не могу – дорого мне может обойтись. Одному. Одному дам сбежать. Кого выберешь: себя аль сына?

- Сына! – шепотом прокричала я, часто дыша от волнения.

Тюремщик опять хохотнул филином.

- Пусть будет по-твоему. Но за мою услугу ты должна мне заплатить, дракайна.

- Чем?! У меня ничего нет!

Здоровяк просунул руку между прутьями решетки и, положив ладонь мне на плечо, помял его, задышав тяжелее.

- Есть-есть, дракайна. У тебя есть ты. Разные у меня были бабенки: жуликоватые торговки, воровки грязные, блудливые жены, которых мужья сюда за прелюбодеяние упекали... А вот дракайны – настоящей дракайны, подумать только! – не было.