И так как я смотрела на него большими глазами, потрясенная услышанным, и не отвечала, тюремщик приблизил лицо к решетке и, впиваясь в меня жадным взглядом, сказал:

- Я могу устроить твоему мальчишке побег. Это его последний шанс. Если ты хочешь его спасти, дракайна – заплати мне своим телом.

3. Глава 3. МАТЬ, ГОТОВАЯ НА ВСЕ

Проще всего было сказать самой себе, что у меня бред, галлюцинации. Что я, возможно, лежу в коме после аварии – автобус, смявший металлическое ограждение и сорвавшийся с обрыва, я помнила хорошо. Меня называли дракайной, Драценой ун Варнгольц, а мой сын выглядел совершенно неузнаваемо – просто другой ребенок, совсем другой, но я больше не сомневалась, что это мой сын.

Все это проще всего было списать на бред больного сознания, на кому. Но не выходило. Я слишком ясно мыслила, чтобы принять это за сон. Все вокруг меня было ужасающе реальным. Затхлые запахи тюрьмы. Угнетающие звуки, доносящиеся из разных уголков темницы: то подвывания, то гнустый смех. Холод толстых металлических прутьев, стылый камень стен.

Хозяин тюрьмы вел меня темными грязными коридорами. Он связал мне руки и тащил на веревке, как наложницу – рабыню, за которую заплатил. При этом время от времени бросал на меня через плечо сальные взгляды, и меня передергивало от брезгливости.

- Не боись, дракайна, Барден слово свое сдержит. Будешь послушной и ласковой – позволю твоему сыну сбежать этой ночью. А с тебя не убудет. Тебе помирать завтра все одно, хоть напоследок мужика ублажишь, да себя потешишь, порадуешься перед смертью.

Я сжала зубы и прикрыла глаза, чтобы скрыть отвращение. Нечистоплотный и уродливый тюремщик, кажется, был искренне уверен, что провести с ним ночь для женщины, осужденной на казнь, будет в радость.

Как давно он себя видел в зеркале? Нечесаные длинные патлы и борода с запутавшимися в ней остатками пищи, огромный живот, грубые грязные руки... до меня, пока мы шли, даже доносилось его нечистое дыхание.

«Я должна вытерпеть, - сказала себе. – Ради Дениса».

Когда тюремщик поворачивался ко мне, я старалась смотреть в пол, но стоило ему отвернуться, как мой взгляд перемещался на связку ключей у него на боку.

Большая связка. Наверняка здесь были ключи от всех камер, в том числе и от той, где заперт мой сын.

Я косила глаза левее, на другой бок, и фиксировала взгляд на прикрепленном к поясу ноже. Большом, похожем на охотничий – у моего бывшего мужа когда-то был похожий, а я никогда не любила его увлечение охотой.

Мне всегда казалось, я не способна причинить вред живому существу. Ни животному, ни человеку. У меня тряслись поджилки от одной мысли, что придется брать в руки этот нож и...

Но ничего. Я сделаю это даже трясущимися руками. Так нужно. Это единственный шанс спасти Дениса. Я должна вызволить его любой ценой. И если у меня получится... значит, этому громиле не повезло.

Впрочем, он заслужил. Человек, который шантажирует мать ребенком, чтобы воспользоваться ее телом, не имеет права на жалость.

Перед глазами стоял тот момент, когда Барден, связав мне руки, уводил меня из темницы, а мой сын – мальчик с лицом незнакомца, - хватался за прутья своей решетки и отчаянно кричал мне вслед: «Мама, не уходи! Мамочка, не бросай меня!».

Только за то, что заставил моего сына так плакать, он заслуживает худшей участи.

Тюремщик остановился у низкой стрельчатой двери. Снял связку ключей с пояса, и, открыв дверь, толкнул меня в унылую тесную комнатушку с серыми стенами и одним маленьким окном. На столе стояла зажженная слюдяная лампа, и света от нее хватало, чтобы осветить эту каморку.