– Нет, но я бы предпочел умереть в сражении.

– А кто этого не хочет? Но семьи должны держаться вместе. Если ты дашь слово, что убьешь меня, когда меня постигнет кара, я с радостью пойду через перевал Варакатс. – Он помолчал немного и спросил: – Итак? Ты это сделаешь?

– Свернуть тебе шею?

Орлад бы предпочел, чтобы это сделал кто-нибудь другой.

– Можно. Или задуши. Я все равно не почувствую разницы. Ты сделаешь это?

– Да, обещаю.

– Вот слова настоящего брата. Спасибо.

Какой же он все-таки странный.

Старик в медном ошейнике, тот, кого называли вожаком стаи, хотя он носил гражданскую одежду, явно был клятвопреступник. Как, впрочем, и сам Орлад, но его командир первым нарушил слово. Все они тут такие, даже таинственный Арбанерик. Зато старый Гатлаг – отличный рассказчик. Он посидел немного с Героями на палубе и поведал им о падении Косорда и о приходе Стралга; о том, как Ингельд насильно заставили выйти замуж за Хорольда Храгсона.

Да, разговаривать с веристами значительно проще, а товарищи Орлада по флангу и вовсе самые лучшие. Ваэльс родился в Трайфорсе, и, когда они остались наедине, Орлад спросил его, слышал ли он когда-нибудь про Высокую Балку. Он уже хорошо знал Ваэльса и догадался по его улыбке, что ответ будет интересный. Бенард назвал его улыбку доброй. Услышь это Ваэльс, он бы его прикончил.

– Нет, милорд. Похоже, это какое-то вымышленное название. Но прорицатель говорит, что Балка рядом с Вроггом, а не на нем. Речной народ может туда добраться. И это недалеко от перевала Варакатс.

– И?

– Выходит, мы уже близко. – Ваэльс показал в сторону Ледника, на пик, виднеющийся среди хвойных деревьев – гору Варакатс. – Скоро мы прибудем в Молоко, первый городок после Трайфорса. Там очень много островов. И там же находится устье реки Молочной, главного притока Врогга – лучше места, чтобы спрятать лодку, не найти! Высокая Балка наверняка чуть дальше по Молочной.

– Молодец!

Ваэльс был явно доволен похвалой Орлада.

– Прорицатель многое от вас скрывает, милорд.

Его улыбка стала еще добрее, когда он объяснил, что имеет в виду.

Он оказался прав: хотя солнце еще стояло высоко над холмами, когда «Свободный дух» вошел в лабиринт поросших тростником и камышами островов, речные жители направили лодку в один из более узких проходов и вскоре причалили у острова, который выбрали по своему усмотрению.

– Не подумай, будто я распоряжаюсь, командир фланга, – сказал Гатлаг, – но лодки имеют обыкновение отвязываться по ночам. – И он оскалил длинные желтые клыки.

– Ценю твою осмотрительность, вожак стаи, – ответил Орлад. – Слышал, Джангр? Лодка останется здесь. Вы с Наргом первыми стоите на часах.

Остальные пассажиры спрыгнули на берег, радуясь возможности размять ноги. Орлад передал командование Намберсону, велев ему растянуть накидки на кустах, чтобы их просушить, а сам отправился на разведку, как и подобает командиру. Острова оказались менее надежным убежищем, чем он ожидаля: ловкий человек мог перейти вброд или даже перепрыгнуть с одного на другой. Все они довольно сильно заросли хилыми деревьями и высоким кустарником, за которыми можно было спрятаться. Впрочем, землю усыпали ветки и листья, так что вряд ли кто-нибудь сумеет подкрасться к лагерю незаметно.

Орлад нашел маленькую, залитую солнцем полянку, растянулся на земле и задумался. Ему хотелось побыть одному после богатого событиями дня. Он сцепил руки за головой, глядя в безоблачное небо сквозь голые ветви и высокие стебли травы. Девчонка попыталась прочитать ему лекцию о долге. Но перед кем? Или чем? Разумеется, он ничего не должен лорду крови, чей наместник пытался его убить. И Арбанерику тоже. А есть ли у него обязательства перед отцом, который отдал его врагу? Он поклялся в верности богу войны и был обязан жизнью товарищам, своему флангу. Орлад не имел права вести их через Границу, где повстанцы примут их за людей Стралга и убьют в ходе кровопролитного сражения. Если Кавотти в конце концов прогонит Стралга в Вигелию, тогда Орлада и на этой стороне не ждет ничего хорошего – его сразу же убьют. Под командованием Кавотти или Арбанерика он будет всего лишь рядовым веристом. А сын дожа – единственный в своем роде. Совершенно очевидно, что он не должен уступить в отваге евнуху или девушке, твердящей о долге. Все эти мысли тревожили его и озадачивали.