Ей оттуда не выбраться,

И никто не запишет нот

Колыбельной для мертвеца.

И никто не возьмёт аккорд,

Струны лопнут, не задрожав,

Я молчу с очень давних пор –

Челюсть лёд не даёт разжать.

А бессмысленный город спит

Под поло́гом дурных примет –

Словно рана в душе болит,

А души-то давно и нет…

Непогода застала город врасплох, хотя ещё с утра ничего не предвещало столь разительных перемен. На деревьях ещё оставались неопавшие листья; городские парки, расцвеченные буйством осенних красок, ещё не успели окончательно посереть и зачахнуть; и редкие прохожие, не спешащие по своим делам и не уткнувшие взгляд в землю или в экран телефона, могли наслаждаться золотистым погожим деньком и нежиться под лучами словно бы приглушенного осеннего солнца. Даже прогноз погоды ещё вчера был невероятно оптимистичен для середины октября. Людям, чей склад ума позволял с головой окунаться в отвлечённые размышления, в этот день как никогда хотелось отрицать неизбежное, хотелось воскликнуть: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» Но надежды их были несбыточны. В какие-то полчаса погода внезапно испортилась, подул резкий, злой порывистый втер, и из набежавших ниоткуда туч повалил густой мокрый снег.

Город с видимой неохотой, словно бы даже с мучительной гримасой, с раздражённым ворчанием покидал уютное, нагретое место, выходил из зоны комфорта, вываливался в суровую, без прикрас, реальность. Люди поднимали воротники, запахивали поплотнее пальто и куртки, ускоряли шаг, начинали жаться к стенам и автобусным остановкам. Некоторые пытались прятаться под куполами зонтов, но разгулявшийся ветер с силой вырывал их из рук, выгибая и ломая спицы, оставляя людей беззащитными под напором летящих в лицо мокрых холодных хлопьев.

Ветер проникал всюду, запускал свои щупальца в каждую щель, в каждую форточку, под каждую неплотно пригнанную деталь одежды. Он накидывал невидимое лассо на летящих птиц и те, тщетно пытаясь бороться с его мёртвой хваткой, напрягая последние силы, застывали в воздухе с широко расправленными крыльями, словно упёршись в невидимую стену. Ветер преследовал по пятам в панике бегущих от него людей, липкими снежными пальцами вцепляясь в волосы, с торжествующим кличем врываясь в помещения на плечах обречённых беглецов.

Закончилось всё так же быстро, как и началось. Вскоре недра грозных свинцово-серых туч истощились, в небе появились просветы. Ветер, выдохшись и перебесившись, стих, весь выпавший снег таял буквально на глазах, проглянувшее сквозь обрывки туч солнце заиграло весёлыми бликами на оконных стёклах, лужах и мокром асфальте. Город снова, как ни в чём не бывало, радовался жизни.

Иван шёл к автобусной остановке, сосредоточенно глядя себе под ноги. Надо было спешить, чтобы не опоздать на работу. Всё было некстати – и этот снег, из-за которого вымокли ноги в разваливающихся кроссовках, и вечная спешка в самый неподходящий момент, и появившиеся с утра первые симптомы простуды. Он чувствовал, что сегодня должно что-то произойти. Очередная тонкая связь, очередная невидимая ниточка натянулась, готовая вот-вот лопнуть, и ноги сами несли его к точке невозврата. Очередная судьба была на кону, но чья? Где, как это должно было случиться в этот раз? Очень часто Иван ловил себя на мысли, что он уже давно сошёл с ума и живёт в выдуманном мире, в собственных фантастических реалиях. Собственно говоря, как и всякая чрезмерно тонко чувствующая натура, он и вправду время от времени был близок к помешательству, но сегодня этого чувства не было. Сегодня он особенно остро ощущал собственную непохожесть на всех. Он чувствовал Силу у себя за спиной, чувствовал уверенность в каждом жесте, в каждом сделанном шаге, и чувство это было ещё одним верным признаком того, что вскоре должно было случиться.