Он видел огромный античный город, раскинувшийся одной своей частью у дельты реки, другой – вдоль морского побережья. Как это бывает во сне, восприятие играло с ним в странные игры, и он видел город с высоты птичьего полёта и одновременно находился на его улицах, в самой гуще толпы, стекавшейся со всех концов к шестиугольной храмовой площади. Массивная громада храма нависала над площадью, как древний и незыблемый утёс над кипящим морем, и было в его силуэте столько всего, что оторопь брала любого, кто долго и пристально смотрел на него. Это была косная, прямолинейная сила, это была солидность, надёжность, твёрдое обещание защиты и опеки, это была угроза неминуемой и жестокой кары всякому вольнодумцу, дерзнувшему приблизиться к святыне, а главное – это было пьянящее чувство приобщённости к чему-то, что стои́т превыше всего земного, к чему-то солидному, вечному и во всех отношениях правильному.

Толпа на площади всё прибывала и прибывала. Нарастающее хаотичное движение внутри замкнутого пространства порождало всё более сильные потоки и всплески энергии, и в какой-то момент стало казаться, что взрыв неминуем. И едва у наблюдателя возникло это чувство, на храмовом балконе появилась фигура тощего лысого старика, замотанного в несколько слоёв ритуального алого одеяния. Как только он показался, всё движение на площади моментально остановилось, звуки стихли, а все взгляды устремились на тщедушную фигурку священнослужителя, который медленным, властным движением простёр над толпой руки и начал нараспев читать утренние молитвы и благословлять горожан на грядущий день. И пока голос его звучал над площадью, вся принесённая толпой энергия упорядочивалась, меняла свою структуру и вливалась в некое русло, направление которого было понятно лишь немногим избранным.

Священнодейство закончилось так же внезапно, как и началось. Старик медленно опустил воздетые руки и чинно удалился. Загипнотизированная толпа стряхнула с себя сонную одурь, вновь забурлила, заметалась и начала ручейками растекаться по городу, оседая во всех его концах. Находясь в гуще гомонящей и движущейся одновременно во всех направлениях толпы, можно было подумать, что существом её правит хаос, однако впечатление это было ошибочным – наблюдатель отчётливо различал, что каждая частичка, каждая молекула этого исполинского организма точно знает, как именно ей нужно действовать, куда и к чему стремиться, и все эти крошечные, незначительные существа дружно и слаженно тащили на себе столь огромную и сложную структуру, что каждый из них по отдельности не смог бы даже вообразить её масштабов. Одним словом, жизнь, во всём многообразии её форм, продолжалась, стремясь, как и всегда, к некой великой цели, суть которой никогда и никому не будет до конца понятна.

Растворяя своё восприятие внутри этого механизма, размазывая его тонким слоем по улицам этого огромного муравейника, наблюдатель слышал, видел и впитывал в себя бесконечное количество разрозненной информации. Это продолжалось до тех пор, пока за всей этой какофонией не стала проглядывать одна важная, но всё время ускользающая деталь. После многочисленных изматывающих попыток ухватить её он наконец совладал с ней и словно бы прочитал между строк обрывок чего-то страшного и неотвратимо приближающегося: «Последний закат догорал над городом…»

Внезапно он отчётливо понял, что ему необходимо срочно попасть в порт, и он бросился бежать, тут же потерявшись в лабиринте незнакомых улиц. Плутая по ним, он мчался, не снижая темпа, и вот, когда ноги уже едва держали его, а грудь, казалось, готова была лопнуть от напряжения, он выскочил на причал и сел в поджидающий его парусный ялик. Тот, словно конь, бьющий от нетерпения копытом, ждущий только лишь команды от седока, чтобы сорваться в галоп, тут же помчался прочь от берега, увлечённый порывом очень кстати подувшего ветра. Ещё минуту назад ясное небо вдруг очень быстро затянуло тучами, пошёл дождь, ветер усилился и задул теперь с моря в сторону города. Впереди показался огромный, заслоняющий небо вал, который рос и приближался к лодке с какой-то неестественной медлительностью, а в следующую секунду лодка исчезла, и он оказался в воде. Он запаниковал, забарахтался, перестал понимать, где верх, а где низ. В его голову потоком хлынули образы, картинки, звуки, слова, строки, рифмы. Все они, смешиваясь с морской водой, закружили его в водовороте, заполнили его лёгкие и стали сдавливать и душить его. Ещё миг – и он снова проснулся…