– Ты смешиваешь и путаешь понятия, бродяга. Ты так кичишься своим жизненным опытом, благоговейно, словно самые почётные знаки отличия, ты несёшь свои шрамы. Но ты не просвещён, а просто бит жизнью. Ты исходил много дорог, но что ты мог увидеть по пути? Кабаки, деревни, базарные площади? Встречал разбойников с большой дороги, странствующих коробейников, актёров, бандитов, шарлатанов, таких же бродяг, как ты? Какую великую мудрость ты мог почерпнуть в сточной канаве?

Проповедник вздохнул, улыбка его стала печальной и укоризненной.

– Ты не представляешь сколько оскорблений мне приходится выслушивать в свой адрес каждый день. Людям становится больно, когда они узнают правду о себе, и они ищут опору в гневе. Я прихожу в деревню, и зажиточный крестьянин зовёт меня к себе в дом, кормит, поит, привечает и просит взамен предсказать судьбу его новорождённого сына. Как ты думаешь, что именно он хочет от меня услышать? Действительно ли он ждёт от меня предсказания? Нет, ему всего лишь нужно, чтобы я подтвердил, что сын его проживёт такую жизнь, какую предполагает для него отец – честный труд, приумножение накопленного добра, крепкая многодетная семья, глубоко пущенные в родную землю корни. А я смотрю в глаза малютке и вижу, что вырастет он вором и убийцей, будет проклят и изгнан собственным отцом и кончит жизнь на виселице. Что, как ты думаешь, мне стоило сказать этому крестьянину – правду, полуправду или ложь?

– А может, тебе вообще не следовало приходить в его дом, вмешиваться в спокойное, естественное течение чужой жизни?

– И оставить его гнить в болоте невежества и самообмана? Это, по моему разумению, самый жестокий выбор.

– А разве твоё вмешательство может принести ему хоть какую-то пользу? Даже если ты и вправду способен предсказать будущее его сына, что хорошего в том, чтобы лишить его надежды на счастье и оставить жить в страхе и унынии?

– То, что, услышав правду, он будет вынужден взять собственную судьбу в свои руки. Да, он мог тихо, мирно катиться по своей наезженной колее, идти по пути наименьшего сопротивления, уповая на мудрость предков, завещавших ему такой уклад жизни, да на богов, чьей милостью у него всё и всегда будет хорошо. Но дорога эта приведёт его в пропасть, и тогда уже будет поздно хоть что-то менять. Узнав же правду, он захочет изменить свою судьбу, а вместе с ней, возможно, и судьбу сына – так он, возможно, сумеет найти для себя иной путь в жизни, найти в себе силы менять мир вокруг себя, ему ведь теперь не просто есть что терять, но и за что бороться.

– И тогда твоё предсказание не сбудется?

– Увы, мои предсказания всегда сбываются, так или иначе.

– И в чём же смысл? Ты объявляешь себя конечной инстанцией, судьёй и вершителем судеб, значит ли это, что, делая предсказание, ты выносишь человеку приговор? Вот если бы за ужином в доме этого крестьянина ты подавился рыбьей костью, задохнулся и не смог ничего ему напророчить, может, тогда жизнь всей его семьи сложилась бы по-другому?

– Мне это неизвестно. Я знаю лишь, что должен был в этот день присутствовать там, что наши с ним дороги обязательно должны были пересечься, а что же до остального… история, знаешь ли, не терпит сослагательного наклонения.

– История, – скривился Хранитель, – Что ты можешь знать об истории! Она вершится царями и военачальниками, а хранится, пересказывается и интерпретируется нашим орденом. Тебе подобным нет места на страницах истории. Но всё же ответь мне: не слишком ли большую ответственность ты на себя берёшь, одним лишь словом меняя жизнь человека? Не тяжела ли для тебя ноша?