– Эти картины говорят. Они могут и жаждут поведать свои истории, чего нельзя сказать, например, даже про самую древнюю вилку, пусть на неё нанизывал солёные огурцы сам Иван Грозный.

– Уже теплее, но подобное суждение может дать любой искусствовед. Вы́ же явно поняли намного больше. Дам вам небольшую подсказку: как вы думаете, зачем здесь могут висеть эти картины, учитывая, чем именно занимаются в нашем учреждении?

– Что ж, если они здесь не просто для того, чтобы радовать глаз, значит они выполняют какую-то сугубо практическую функцию.

– Вы можете догадаться какую?

– Скорее почувствовать. Мне показалось, что они связывают это место с какими-то очень важными и отдалёнными точками пространства и времени.

– Можно и так сказать. А чем, по-вашему, может быть характерна такая связь?

– Насколько я понимаю, она должна работать в обе стороны, а значит, всё, о чём рассказывает каждая картина, происходит одновременно в прошлом и настоящем. Получается, что взаимодействуя с такой картиной, ты находишься в двух временах одновременно. Это место – что-то вроде перекрёстка времён?

– Что-то вроде, – кивнул Директор. – Эти картины написал один из ваших предшественников.

– Из моих предшественников? – переспросил Иван с таким озадаченным видом, что любой нормальный человек не выдержал бы и расхохотался. Директор же не повёл и бровью.

– Именно так. Борис Евгеньевич вам не сообщил? Вы, молодой человек, после прохождения соответствующего обучения, примете на себя цех по работе с творцами.

– То есть как – целый цех? Насколько я запомнил из того, что Борис Евгеньевич мне вчера рассказывал, каждым цехом руководит мастер – наиболее опытный и способный сотрудник, прошедший все стадии работы подмастерьем, собаку съевший на своей работе, – одним словом элита.

– Всё верно, но, видите ли, работа в том или ином цехе требует от человека строго определённого набора качеств, способностей и склонностей – везде своя специфика. И иметь на любой, даже самой маленькой, должности человека, по каким-то критериям не подходящего, – в нашем случае это преступление против человечества. Любой брак – это загубленные жизни и поломанные судьбы. Работа в Мастерской Судеб – это прежде всего огромная ответственность, так что мне приходится очень тщательно и придирчиво подбирать кадры.

Иван после такого объявления почувствовал, как неотвратимо подступает к нему волна паники. Руки его похолодели, а лоб, наоборот, покрылся испариной. Только вчера он узнал о существовании Мастерской Судеб. Сегодня же он входил в кабинет Директора, боясь каких-нибудь сложных, невыполнимых вступительных испытаний, согласный работать здесь хоть бы даже уборщиком, а его просто попросили дать своё суждение о живописи и вслед за этим сходу объявили, что принимают его на важную руководящую должность и возлагают на него огромный груз ответственности за чужие судьбы. Впору было падать без чувств, но пока Иван держался. Директор, словно и не замечая его состояния, продолжал:

– В целом штат у нас практически полностью укомплектован, есть лишь одна значительная дыра – это, как вы уже догадались, цех по работе с творцами. Собственно говоря, цех это только по названию – творцами занимается только один человек. Объём работы, по сравнению с другими цехами, очень скромен, но специфика уж очень своеобразная  – кто попало не разберётся. Предыдущий мастер этого цеха ушёл на пенсию ещё в восемьдесят седьмом – четверть века он занимался этой работой, а вот преемника мы ему с тех пор так и не нашли. На самотёк пустить работу цеха, сами понимаете, мы, конечно, не могли, пришлось распределять её между другими цехами, но без профильного специалиста за прошедшие три десятилетия сфера эта совсем захирела. Культура постепенно стала приходить в упадок, а между тем, деятельность ваших будущих подопечных очень важна для поддержания всеобщего равновесия между духовным и материальным. На данный момент это равновесие в значительной степени нарушено, что может грозить самыми непредсказуемыми последствиями во многих сферах жизни.