Он, вынув из кармана нож, немного привстал, чтобы ощутить под ногами твёрдую опору, после чего наклонился над человеком в плаще и добавил:

– И ещё! Меня и впрямь зовут Виктор, но не Потапов. Моя фамилия – Порохов. Думаю, тебе это о многом говорит.

– Я до тебя ещё доберусь, – сквозь дробящиеся друг о друга зубы прошипел тот.

– Теперь ты доберёшься только до своей могилы, – прошептал в ответ Виктор и резко напрыгнул на него с ножом.

Хриплый вскрик прорвался сквозь рвущуюся от натуги глотку, и все трое накинулись на трясущуюся в агонии жертву, разрывая её плоть ударами холодных лезвий, мелькающих во взвитой от боли тьме. Затем тишина. И молодые убийцы отступили от скрючившегося тела, которое тут же упало со скамьи на четвереньки и, захлёбываясь от потерявшей свои ориентиры крови, в ужасе застыло, наблюдая за багровыми потоками, исходящими из-под разорванного плаща и орошавшими расплывающийся от их жара снег. Его руки, служившие ослабевшей под натиском смерти опорой, подкосились, и он тут же свалился в кипящую лужу, мгновенно начавшую согревать его потерявшее признаки жизни лицо.

– И ты, кучер, – выдавил из себя покойный, увидев где-то в недоступной ему более высоте суровый взгляд своего верного подданного.

– Орден не пытал нас в ту ночь, – решил объясниться на прощание Виктор, присев рядом с ним и взявшись за его руку, которая всё ещё пыталась бороться и отчаянно тянулась к шее своего убийцы. – Мы и есть Орден Седьмого Дня.

Под громыхающий скрежет пустоты он сосредоточился, заставив каждую клетку кожи пробудиться, чтобы лучше прочувствовать этот момент, и совершил последний удар, избавивший не желавшего мириться с исходом этой злополучной ночи мученика от страданий. Но в то мгновение он не смог почувствовать ничего, кроме растерянности. Виктор жил мыслью об этом отмщении, однако не был готов ко встрече с ним за пределами своих мыслей. От этого он ощутил, что не смог обрести того долгожданного умиротворения, прихода которого столь горячо, но терпеливо ждал.

И не успело лезвие покинуть настигнутое им тело, как тьма тут же отступила. Больше этой ночи было нечего скрывать. Она хотела раструбить на весь мир о том, что произошло, пока он пребывал в сонной пелене сладкого неведения. Тишина, наполнявшая город в эти минуты, сменилась несущей страшную весть бурей, принявшейся свистеть меж раскалённых стен. Стоя на коленях среди этой суматохи, Порохов вытер нож о ещё не тронутый страстями кусок снега и медленно вернулся к своим друзьям, бездвижно следившим за телом поверженного врага. Взглянув на их лица, прежде чем занять своё место между ними, Виктор заметил, что не он один оказался потерян в попытке осмыслить то, что произошло, принять столь просто ушедший в прошлое целый пласт их жизней. И пока ночь извивалась в диком танце, эти трое стояли над разодранным в клочья богачом, кровь которого разливалась по белоснежной поверхности аллеи, создавая причудливые узоры, подобные тем, что мороз рисует на окнах домов.

Безумный ветер едва обжигал остывающее лицо того, кто всегда был уверен в своём господстве. Он лежал молча. Он всё понимал. И в эту самую минуту он сожалел лишь об одном, что было скрыто от других ровно так же, как и он сам был закрыт от всего мира. Но всё стихло. И свет погас.

Трое мужчин всё так же неподвижно стояли над ним, склонив головы, и молчанием своим выражали уважение к уже покойному, но успевшему начать революцию в сердцах людей богачу, который только что выплатил своим убийцам самый большой долг в жизни. Они смотрели в его опустевшие глаза, перебирая в своих сердцах нотки волнения и радости, вызванные долгожданной расплатой, мысль о которой сопровождала их на протяжении почти всего пути, что им пришлось преодолеть в поисках самих себя, но всё так же оставались в слепой растерянности, которая молча насмехалась над ними. Упустив из-за нахлынувшего ступора осознание ситуации, в которой находились, они позабыли о любой осторожности и слышали только биение своих сердец, бушующих в окружении пустоты. Вокруг не было ни звука. И это была последняя тишина…