Мать Нино, Мэри, была знакома с этим явлением не понаслышке. Она выросла в Адской кухне, примерно таком же озлобленном районе в Вест-Сайде, на западной стороне Манхэттена. Рядом с ней рос не кто иной, как только что упомянутый Джордж Рафт, и она подшучивала над Нино, что ее старый друг стал кинозвездой просто потому, что оставался самим собой и воплощал всех Гвидо Ринальдо вокруг.

Анджело, отец Нино, был еще более искушен в этих вопросах. Его двоюродный брат, Фрэнк Скализе, был влиятельным членом мафиозной семьи и помощником всенародно известных личностей – таких как Лучано, Капоне, Мейер Лански, Голландец Шульц. Он сидел с ними за одним столом, когда они встречались и делили бизнес между преступными «семьями», вкупе известными как мафия. Застенчивый Анджело не был вхож в эти круги, но он и Скализе еще детьми вместе играли, позже примерно в одно время эмигрировали и до сих пор были желанными гостями в домах друг друга, где предавались ностальгии о старых добрых временах.

Когда Скализе появился на 12-й улице, соседи начали перешептываться о его машине, одежде и драгоценностях. Обсуждать, откуда у него деньги, было бы невежливо, но чадам Алфабет-Сити не нужно было пояснять, что кто-то «в деле». Вид Скализе, заходящего в скромную квартирку Гаджи, ощутимо повысил авторитет Нино среди иммигрантской ребятни. С дерзким и одновременно важным видом он говорил им: «Когда я вырасту, я хочу двух вещей. Я хочу быть как Фрэнк Скализе, а когда придет время умирать, я хочу умереть на улице с пистолетом в руке».

Мальчики были хорошо осведомлены о том, что смерть на улицах – обычная часть окружающей жизни. Кто-нибудь то и дело бежал из дома Нино через улицу к церкви сообщить пастору, что подстрелили очередного мафиозо. Тот ждал священника, смертельно раненный, чтобы над ним совершили последний обряд – таинство соборования.

Когда Нино было почти четырнадцать, он окончил восьмой класс. Относясь с презрением к любой работе, он тем не менее устроился парикмахером в заведение своего отца; Нино ухитрялся совмещать это занятие с доставкой цветов, и тогда у него впервые появились карманные деньги. Оставив детство за спиной, он стал проявлять острый интерес к тому, какое впечатление производил на других; он начал одеваться по последней моде, насколько позволяли средства. Когда же у него ухудшилось зрение, он выбрал себе очки настолько темные, что они выглядели как солнцезащитные.

Он также научился играть в кости, но быстро пришел к выводу, что азартные игры не для него: он терпеть не мог проигрывать и уж тем более отдавать деньги кому бы то ни было. Его интересовало другое – как вели дела ростовщики, на средства которых проводились игры. Они брали с игроков пять процентов комиссионных, или «букмекерских», в неделю. Нино воочию убедился в том, что нелегальный бизнес стоит на извлечении выгоды из человеческих слабостей.

В отличие от сверстников, он даже не пытался поступить в среднюю школу. Малообразованность – еще одна особенность сицилийских иммигрантов, ведь, как правило, дома было полно работы. Особенно когда родители, к ужасу Нино, переехали в один из сельских районов в пригороде Нью-Джерси, где купили небольшую ферму.

На ферме Нино трудился в поте лица. В 1942 году, когда в Европе и Азии бушевала война, а ему стукнуло семнадцать, он попытался сбежать, записавшись в армию. Ростом он был пять футов восемь дюймов[5], весил сто шестьдесят фунтов[6] и благодаря тяжелой работе обладал большой мышечной массой, но после медосмотра его не признали годным из-за сильной близорукости. Это только обострило его затаенную обиду на людей в форме.