Я рассказал дону Игнасио то, что говорил мне отец о скоте, который они должны были откормить вместе.

–Он ответил: "Все в порядке, – сказал он, – видно, что телки не могут быть лучше: они все похожи на башни. Не хотите ли зайти и повеселиться?

Эмигдио с интересом наблюдал за работой ковбоев в загоне.

–Ah tuso! -закричал он; -остерегайтесь ослабить пиалу! К хвосту! К хвосту!

Я извинился перед доном Игнасио, поблагодарив его при этом; он продолжал:

–Ничего, ничего; боготанос боятся солнца и свирепых быков; вот почему мальчиков портят в тамошних школах. Не дайте мне соврать, этот милый мальчик, сын дона Чомо: в семь часов утра я встретил его на дороге, закутанного в шарф, так что виден был только один глаз, и с зонтиком! .... Вы, насколько я могу судить, даже не пользуетесь такими вещами.

В этот момент ковбой с раскаленным клеймом в руке кричал, прикладывая его к лопаткам нескольких быков, лежащих и привязанных в загоне: "Еще… еще"..... За каждым таким криком следовало мычание, и дон Игнасио перочинным ножом делал еще одну зарубку на палке гуасимо, служившей плетью.

Поскольку подъем скота мог быть опасен, дон Игнасио, получив мое прощание, перебрался в безопасное место, зайдя в соседний загон.

Выбранное Эмигдио место на реке было наилучшим для того, чтобы насладиться купанием, которое предлагают воды Амайме летом, особенно в то время, когда мы достигли ее берегов.

Гуабос чуримос, на цветах которого порхали тысячи изумрудов, давали нам густую тень и мягкую подстилку, на которой мы расстилали свои руаны. На дне глубокого бассейна, лежавшего у наших ног, виднелись мельчайшие камешки и резвились серебристые сардины. Внизу, на камнях, не занесенных течением, синие цапли и белые цапли ловили рыбу или расчесывали свое оперение. На пляже напротив лежали красивые коровы, в листве деревьев качимбо негромко щебетали макаки, а на высоких ветвях лениво спала группа обезьян. Повсюду раздавались монотонные песни цикад. Пара любопытных белок промелькнула в камышах и быстро исчезла. Дальше в джунглях время от времени слышалась меланхоличная трель чилакоа.

–Весь колготки подальше отсюда, – сказал я Эмигдио, – а то выйдем из бани с головной болью.

Он искренне смеялся, наблюдая за тем, как я кладу их на развилку дальнего дерева:

–Вы хотите, чтобы все пахло розами? Мужчина должен пахнуть как козел.

–Несомненно; и чтобы доказать, что вы в это верите, вы носите в своих колготках весь мускус козла.

Во время купания, то ли из-за ночи и берегов прекрасной реки, то ли потому, что я сам дал следы, чтобы мой друг доверился мне, он признался мне, что, сохранив на некоторое время память о Микаэлине как реликвию, он безумно влюбился в прекрасную сапангиту, слабость которой он пытался скрыть от злобы дона Игнасио, поскольку тот пытался помешать ему, так как девушка не была дамой; И в конце концов он рассудил так:

–Как будто это может быть удобно для меня – жениться на даме, чтобы я должен был прислуживать ей, а не быть прислугой! Да и какой я джентльмен, что я могу сделать с такой женщиной? Но если бы вы знали Зойлу? Боже! Я не утомляю вас; вы бы даже слагали о ней стихи; какие стихи! У вас бы рот разинулся: ее глаза могли бы заставить слепого прозреть; у нее самый лукавый смех, самые красивые ноги и талия, что.....

–Потихоньку, – перебил я его: – То есть ты так безумно влюблен, что утонешь, если не женишься на ней?

–Я выйду замуж, даже если меня занесет в ловушку!

–С деревенской женщиной? Без согласия вашего отца? Понятно: вы человек с бородой и должны знать, что делаете. А Чарльз что-нибудь знает обо всем этом?