А. Эфрон записывает в своём дневнике: «Пасха прошла чудесно: мы с папой были у заутрени, когда вернулись – всё было мамой приготовлено. На постеленном скатертью столе стояли кулич и пасха, яйца всех цветов и мастей, <…> мясо (солонина), масло, сыр и бутылка вина».> 6
В своих воспоминаниях советского периода А. Эфрон пытается выставить Цветаеву как язычницу (читай – атеистку): «Она была верующая скорее языческого толка».> 7
Очень трудно, а точнее невозможно представить Цветаеву, поклоняющейся идолам, Понятно, что А. Эфрон, заботящаяся о репутации Цветаевой в условиях советского атеистического режима, не могла сказать, что её мать ходила в церковь, соблюдала православные обряды и радовалась православным праздникам. Но и назвать Цветаеву совсем не верующей А. Эфрон тоже не могла, ибо это не было правдой. И А. Эфрон принимает компромиссное решение. Цветаева в её воспоминаниях, адресованных советскому читателю, верующая, но как бы безопасно верующая, язычница. «Верующую язычницу» советские власти и читатели могли легче «переварить», чем верующую православную христианку. Последнее они вовсе не могли бы «переварить». Поверить в «верующую язычницу» было тем более легко, что произведения Цветаевой насыщены именами языческих богов и богинь. Нечего и говорить, что её произведения насыщены и именами и цитатами из Ветхого и Нового Заветов. В те годы в СССР никто Библии не читал и, – следовательно – ничего крамольного заподозрить не мог. Впрочем, надо отдать должное А. Эфрон, представив Цветаеву верующей язычницей, она честно сказала: «Но нам, детям, она пыталась дать религию, чтобы предоставить нам свободный выбор».> 8
«Пыталась»: означает – не удалось. «Дать религию» – снова намеренная обмолвка. Какую религию? Языческую, коль скоро сама «исповедовала язычество»? Религии вообще, религии абстрактной не бывает. А. Эфрон конечно же лукавит. Вот выдержка из письма к ней – Цветаевой: «Целую тебя, Алечка, Христос с тобой, будь здорова, не забывай молиться вечером».> 9
А. Эфрон вспоминает, что они ходили с матерью в церковь, но прибавляет, что недолго. И, позабыв только что написанное, далее вспоминает: «Ей нравилась обрядность, она, например, всегда ходила к заутрене и помнила православные праздники».> 10 «Ходила недолго»: совершенно откровенно противоречит утверждению: «всегда ходила».
В письмах к своим адресатам Цветаева никогда не забывает упомянуть о текущих православных праздниках и поздравить с ними. Лучшим православным праздником Цветаева считала Пасху. Она пишет В. Буниной: «Дай Вам Бог – ныне Пасха, лучший день в году и все добрые пожелания должны сбыться!».> 11
Для Цветаевой воспитание детей в христианском духе, и в лоне православной церкви было делом обязательным, делом чести. Как трогательно, как подробно описывает Цветаева в дневнике крестины сына Георгия: «В одном месте, когда особенно выгоняют (беса), навек запрещают („отрекись от ветхия прелести!“) у меня выкатилось две огромных слезы – точно это мне заступали вход в Мура».> 12
Послушаем Цветаеву: «Недавно пошла с Алей и Ириной в церковь – оказалось: канун Воздвижения, Асиного 25-летия, Простояла часть службы».> 13
С двумя маленькими детьми всю службу отстоять трудно. Это происходило в Москве в 1919 году. А вот другое свидетельство, через четыре года, в эмиграции: «Провожу время в церкви и в лагере. Утром – католическая обедня в огромном, старом, если не древнем, костёле, день в лагере (по здешнему: таборе) т. е. русском городке, выстроенном нашими пленными и ныне обращенном в русскую гимназию. <…> Да, о моём дне, начало которого в костёле: кончается он в русской самодельной церкви, где чудно поют и слушают. Я – дома во всех храмах, храм – ведь это побеждённый дом, быт, тупик. В храме нет хозяйства, храм – это дом души. Но больще всего я люблю пустые храмы, где душа одна ликует. Или храм – в грозу. Тогда я чувствую себя ласточкой».