Цинично, но… Так было гораздо легче и понятнее.

И нет, между Восьмой и Восемнадцатой не было десяти других. Была лишь одна. Шестнадцатая.

А остальные… Остальные были уже в совершенно в другом месте, и… Нет, их не отпустили, если кто надеялся.

Хотя… Кто тут вообще хоть на что-то надеется?

– Не важно, – прошептала Она, отвечая на заданный вопрос и, наконец, поднимаясь с колен, только для того, чтобы, тяжело дыша, привалиться к стенке.

Сердце гулко билось в груди, а сама она была в состоянии подобном эйфории. Раз за разом прокручивая в голове ту единственную эмоцию, безрезультатно пытаясь снова вызвать ее у себя, Она надеялась хотя бы запомнить это давно забытое чувство.

Да, эмоцией был страх, ненависть, гнев, но… Она, кажется, уже и забыла, какого это, ощущать всю эту бурю внутри.

Взгляд упал на исцарапанные руки, обломанные ногти, некоторые из которых были выдраны почти с корнем, на ноги все в ссадинах и кровавых подтеках. Смотреть на живот не хотелось вообще. Потом. Суть была не в этом. Суть была в том, что у этого израненного тела появилась она. Мечта.

Мечта вновь ощутить вкус чувств. Да, пусть даже одного несчастно чувства, а не гаммы эмоций, пусть плохого, пусть опять, как в тех больных картинках, всплывших в сознании, всего на миг, но, словно путник в пустыне, давно ищущий оазис, она была готова отдаться этому желанию с головой. Совершенно забывая, что страдающий жаждой может умереть, получив желаемое…

Она была этой страждущей и при возможности, она готова была уйти в омут с головой.

Мечта.

Это слово было сродни сказке или ещё невероятнее… Освобождению.

А казалось бы, что такого? Глупая ведь мечта.

Мечта чувствовать.

День 99

«Боль далеко не худшая эмоция», – так думала Она, безразличным взглядом уставившись на валяющуюся на полу идеально-белую розу, пока он методично проводил острым лезвием ножа по Ее ноге, от колена и до щиколотки, – «Гораздо хуже пустота».

Он не распарывал ногу, так как лишь слегка надавливал на рукоятку. Порез, оставляемый орудием, был достаточно неглубоким, чтобы вскоре превратиться в обычную царапину, которая, впрочем, всё равно останется гладким шрамом на Ее коже.

Было ли Ей физически больно?

Наверное да.

Или нет.

Она просто не знала, так как сознание было где-то очень далеко.

«296, – мысленно проговорила она, чувствуя капли крови, стекающие вниз, на пол».

Куда Ее уже только не били. Сегодня настроение мужчины было крайне паршивым.

Кажется, полиция, всё же искавшая их, нашла какие-то улики, да только вот загоревшийся для большинства огонек надежды… Он быстро затух, вместе с жизнью, покидая ненадолго просветлевший взгляд.

С концом криков наступила и тишина.

«341, – он резал, она считала».

Каждый лишний звук мог привести к тому, что нож прокрутят внутри тебя, а потом бросят подыхать к неугодным.

Сильвия была шестнадцатой. Ее тело лежало наверху, придавив собой двадцатую, Нэнси, кажется, и двадцать вторую, чье имя Она не вспомнила бы, как ни пыталась.

Она и не пыталась.

«426, – очередная цифра, за которой точно последуют 427 и 428».

Она лишь лежала, слушая сбивчивый шепот мужчины и изредка кивая головой, пока тот увлеченно рисовал, а точнее вырезал новые узоры на ее голени.

Их, пленниц, осталось пятеро.

Пятеро и он.

Ещё вчера их было восемь.

А сегодня трое показались мужчине слишком раздражающими и визгливыми.

Нож вошёл в ногу чуть глубже, от яростного порыва, который он пытался сдержать, но Она не шелохнулась. Лишь роза перед глазами поплыло, хотя и это было, кажется, только для того, чтобы взгляд сфокусировался на том, что было за цветком.

А за ним было то, что без сомнения можно было бы назвать произведением искусства, будь обстоятельства чуть другими.