Мира сжимает в кулачке кролика, который выглядит жалко — он грязный и мокрый.

Она кусает губы, стараясь не заплакать, и я убеждаю ее, что сейчас нам помогут бумажные салфетки, а потом мы устроим ему настоящую помывку.

Мира очень серьезно кивает, несет салфетки, собрана и сурова, но к тому моменту, когда чайник булькает, уже забывает про несчастья и рассказывает, как ее Пушик — эта самая плюшевая игрушка-брелок, три раза убегал от нее гулять, а один раз даже пошел за Дедом Морозом.

— А откуда ты знаешь, что именно за ним?

— Пушик был весь в снегу, ну то есть мокрый был — снег-то растаял сразу, а подарки уже лежали рядом, — Мира жестами показала, кто где лежал.

Пришлось согласиться.

— Тогда точно, за Дедом Морозом. Хороший у тебя Пушик. Заботливый. И сегодня он промок даже меньше — мы же его сразу из снега достали.

Я думаю спросить, откуда он у нее, но вовремя останавливаюсь. Здесь как на минном поле. Ведь игрушку могла подарить и мама. А вспоминать о ней сейчас — вызывать лишние слезы.

Но Мира рассказывает сама.

— Пушика бабушка подарила. Сказала, что он очень просился ко мне. Он — очень умный заяц.

— И самостоятельный?

— Да. Только сегодня болеет — ухо.

Пушик был сегодня плох не только ухом, которое висело на трех нитках — его стоило постирать.

И после чая с печеньем (Мира задумывается и тащит откуда-то из шкафчика кучу сладостей, но сама почти не ест, серьезно сказав, что больше двух печенек нельзя — иначе чесушки) мы идем отмывать зайца.

16. 16.

У меня есть подозрения, что у Пушика имеются клоны-дублеры, уж больно игрушка нежная. Мех у нее светлый, длинный и очень мягкий, хотя и искусственный. Глазки переливаются, как настоящие.

Пушика моют в пяти шампунях, стиральном порошке (по моей подсказке) и потом сушат феном.

Константин застает нас за расчесыванием зайца и расплывается в улыбке. Он успел переодеться в спортивный светлый костюм. Ему удивительно идет такой домашний вид.

Без зимней одежды сразу видно, насколько у Зарецкого хорошая фигура — широкие плечи, в меру накачанная мускулатура, узкие бедра и сильные ноги. Мне кажется, что он когда-то занимался спортом, но я, понятное дело, с вопросами не лезу. Невежливо. Но смотрю во все глаза.

Мне же теперь можно смотреть на других мужчин? Можно. Я и смотрю.

Константин красивый, словно сошедший со страницы модного журнала. Но во всей этой красоте есть какая-то несобранность. Неуют. Как и в квартире.

Вот вроде и вещи дорогие, и деньгами пахнет, но все расставлено абы как. Без любви. Например, на кухне три картинки с цветами. На витражи похожи. Они классные, но висят слишком низко, и их совсем не видно. В холле подставка для зонтов в виде деревянного орла — стоит в углу, запыленная. В длинном широком коридоре, куда свет падает через большие квадратные окна в крыше — пусто. Хотя дизайнер явно планировал там что-то интересное. И так во всем. Во всей квартире.

И в Константине тоже. Словно он не живет, а ждет чего-то.

Я вздыхаю. Странно думать о чужом мужчине и чужой квартире. Здесь ничего моего. Я тут пролетом — только по капризу маленькой несчастной девочки.

И скоро мне надо вернуться из этой грустной застывшей сказки в реальный мир. К той боли, которую мне причинил бывший муж. И к предстоящему счастью рождения ребенка.

В квартире Константина воспоминания об Олеге выглядят как-то глупо. Зато меня неожиданно согревает мысль о том, что мой бывший муж сейчас гадает — что это за машина, в которую я села. За первой мыслью пошла вторая, цепочкой. Вспомнилось о том, что надо искать жилье. И готовить судебный иск. И еще идти в консультацию.