15. 15.

Квартира у Зарецкого не просто большая, а огромная.

Я понимаю, что если мне не расскажут, что здесь и где — то я просто заблужусь. Поэтому застываю на пороге, как дура.

Сам Зарецкий устало падает на низкий диван в огромной прихожей и медленно стаскивает с себя дорогущую кожаную куртку.

У Константина, похоже, нет обычных вещей. Совсем. В машине даже бутылки с водой какие-то навороченные, стоимостью с шампанское.

Тут, в квартире, все тоже такое. Шикарное. Ваза на столике — квадратная, словно только что с выставки современного искусства. Рядом с ней какая-то статуэтка — а вот это уже старина. Можно даже не спрашивать, настоящая или нет. Настоящая.

Я делаю шаг вперед, и с моих ботинок на паркет тут же натекает лужа. Неловко отпрыгиваю назад, все это время стараясь не отпустить ребенка. Замираю. Жду непонятно чего.

Константин тоже молчит, глаза закрыл, устало облокотившись на стену.

Вот странно — молодой вроде мужчина, красивый, обеспеченный, с такими возможностями, что может себе позволить бросить открытой люксовую машину, которую уже через час разберут на запчасти.

А выглядит словно пахал в шахте. Под глазами темные тени, щеки ввалились.

Хотя с таким трудным счастьем — тут еще не так осунешься. Я вспомнила, как орала на него та женщина, и вздрогнула. Ужас.

Я стою в прихожей и не знаю, что делать.

Бедный ребенок, сонный, до сих пор цепляется за меня и отказывается отпускать. И любые попытки увести ее вызывают новый виток истерики. Сейчас она просто устало икает и упорно прячет лицо под моей шапкой.

Я не хочу, чтобы она плакала. От ее слез внутри почти так же больно, как от воспоминаний. Поэтому я сажусь на корточки и осторожно приподнимаю край шапки.

Девочка очень славная — как маленькая куколка. Наивно распахнутые глазищи, испуганные до невозможности. Пухлые губы и блестящие русые волосы, заплетенные в две косички.

— Привет, — тихо говорю, чтоб не спугнуть. — Я пришла к тебе в гости. И совсем ничего тут не знаю. Очень боюсь сделать что-то не так.

Иногда честность — лучшее оружие. Девочка слушает внимательно — еще бы, взрослая тетя признает, что чего-то боится. Да и еще это “что-то” сам ребенок страшным не считает.

— Покажи мне, куда можно повесить куртку. И где положить обувь. Ты ведь все тут знаешь.

Девочка кивает, и ручейки слез на щеках высыхают.

— Куртку вот туда. Ботинки тут. Полочка.

Я послушно раздеваюсь, и девочка даже начинает помогать мне.

— Спасибо. Я очень хочу чаю. Ты любишь чай?

Я развиваю успех, стараясь даже не смотреть в сторону отца девочки. Ведь, в конце концов, я тут всего на пару дней. Это очень мало. Да и мое появление тут — скорее дурацкое совпадение.

И вот теперь я стою посреди огромной богатой прихожей, и кнопка пяти лет от роду с серьезным личиком показывает, куда мне поставить мои ботинки. И вцепляется в край моего свитера, чтобы я никуда не исчезла.

— Ну что, угостишь чаем?

— Да. Я умею включать чайник. Только взрослый должен посмотреть, есть ли вода.

— Давай я попробую посмотреть. Вдруг справлюсь? — я спрашиваю у девочки, но вопросительно гляжу на Константина, и он приоткрывает глаза и едва заметно кивает.

Мира наконец немного расслабляется.

Я плохо разбираюсь в детской психологии — мне еще только предстоит понять, что такое быть мамой. Но я хоть убей не могу уместить в голове, как можно променять такого очаровательного ребенка на наркотики или алкоголь? Как вообще можно променять ребенка на что-то?

С чаем мы справляемся вместе. Кухня вопреки моим опасениям почти нормальных размеров и хоть и навороченная, но очень уютная. Теплые медовые и шоколадные тона, без глянца. Мы с Мирой садимся на два высоких табурета и ждем, пока чайник закипит.