– Поэтому мы и считаем нашу пиядаси большим шра́маном, – улыбнулась Мадина. – Ей многое открыто в книгах прошлого и будущего. Ну а Вы – расскажите?

– Бабушка хотела сообщить, что во младенчестве, крестила меня в православную христианскую веру, тайно, потому что родители были категорически против. И крестик мой хотела отдать. До прошлого воскресения я ничего не знал об этом. И вот теперь узнал, что, оказывается, почти с рождения, крещён в религию пророка Иисуса. Иса, так его именуют в Коране, – Кузнецов посмотрел на скептическую мину соседки, широко развёл руки и также открыто улыбнулся: – Христиане – единственные люди Писания, у которых не принято каким-то образом метить детей, обращая их в веру. Это у мусульман и иудеев такого быть не может: загляни себе в штаны и всё поймёшь, а у христиан на теле не оставляют никаких свидетельств.

Две женщины не выдержали, и, спрятав лица, захихикали. Мадина же, покраснев, махнула на мужчину рукой и смущённо отвернулась.

– Сергей Васильевич, ни фига себе, так вы крещёный получается? – Колесников подался вперёд, пытаясь заглянуть начальнику в лицо.

– Макс, без распространения, – он обернулся к капитану. – А то начнётся потом.

– Не, я молчок. Но Аиша, а она-то как об этом узнала?

Сергей нагнулся к уху офицера и прошептал.

– Да хрен её знает. Догадалась как-то, наверное. Это тоже без распространения. Не хватало ещё… Вообще, об этой беседе – никому. Понял?

Тот кивнул, и когда полковник уже отвернулся, дёрнул его за рукав, и на ухо спросил:

– Я только не понял, а что такое пиядаси и шраман? Тётка Аишу так назвала.

Кузнецов повернулся к Мадине:

– Максим спрашивает, как переводиться пиядаси и шраман? Я тоже впервые слышу. Это на каком языке?

Женщина заулыбалась:

– «Прекрасная», мы её с детства так называем. Она у нас красавица, любила наряжаться, – Мадина умилённо взглянула на девушку и опять по её щеке покатилась слеза. – А шраман – это человек веры, подвижник. Не знаю на каком языке. У ваханцев много слов заимствованных, вокруг же разные народы живут, а мы народец небольшой. И веры у нас вокруг разные. В нашем кишлаке, к примеру, в основном шииты-исмаилиты, но и сунниты есть, и зардуштов стал много – после возвращения Аиши как раз. А в её семье так вообще всё смешалось. Но мы очень веротерпимы, живём дружно, лишь бы человек был хороший, а в какой вере он находит успокоение – его дело.

Порядок навели и, поговорив ещё немного, женщины разошлись. Гульнару с Алишером уложили спать. Макс тоже еле добрался до своей кровати в соседском доме, где вырубился мгновенно, даже не раздеваясь. Сергей же, вместе с Аишей и самой хозяйкой, также переместились в дом Мадины, где к ним присоединялся и её муж. Время ещё было не позднее, поэтому хозяева предложили попить чаю.

На удивление, но Кузнецов не чувствовал усталости и спать ему не хотелось, лишь болела ушибленная нога и в голове по-прежнему слышался слабый звон – последствие вчерашнего взрыва гранаты. Он сидел у низкого столика и в свете керосиновой лампы наблюдал, как Мадина незлобно шпыняет мужа, который поздно разжёг печь, отчего дом не успел хорошо прогреться. Хозяин выглядел ненамного моложе Карима; такой же седобородый, суховатый и с неизменной улыбкой на тёмном морщинистом лице. Правда, по-русски он совсем не говорил. С ними ещё проживал младший сын с женой, и внук – один из дружбанов Алишера. Сын поздоровался с офицером, но в чаепитии участия не принял, а жену, и вовсе не показал. Аиша написала, что она беременна и… одним словом, очередная местная примета или обычай – Сергей не понял.