Колесников аж повеселел, что начальник наконец-то стал общаться как и раньше: без холодного формализма и шутливо подтрунивая над подчинёнными.

Дабы не бросать тень на девушек, Кузнецов предложил пригласил на ужин и соседскую семью. Оказалось, что они придут и так: сегодня девятый день после смерти Али. Сергей забыл совсем об этом, но Аиша просто написала на его извинение: «Не переживай, Али доволен новым хозяином акинака. Хотя нам очень тяжело чувствовать присутствие брата, при этом смеяться и веселить Алишера. Боюсь, чтобы пережитый испуг не отразился на его психике».

– А как ты объяснишь гостям наше присутствие? Может скажем, что я привёз с оказией письмо от отца, ну ты и пригласила нас на поминки?

«Ты забыл, мне нельзя лгать. Так и скажу: ты нам послан Всевышним. Поэтому этот дом, тоже твой. Но можешь не переживать, никто и не спросит, у нас всегда было много гостей. Моё реноме здесь – безупречно» – Сергей прочёл ответ, который в очередной раз, ввёл мужчину в ступор. А после того, как девушка прям в его руках зачеркнула «нам послан», на «мне подарен» – совсем растерялся.

Днём погода ещё была тёплой, но несмотря на то, что с заходом солнца уже становилось ощутимо прохладно, стол, всё равно накрыли во дворе: разместить в доме всех «соседей», коими оказались чуть ли не полкишлака, не представлялась возможным. Вообще-то, поминальным должен был быть обед, но строгих правил на этот счёт не существовало, поэтому, по понятным причинам, решение о ритуальной трапезе девушки приняли, лишь когда чуть пришли в себя от пережитого. По местному обычаю все угощения готовили гости, которые восприняли перенос мероприятия с пониманием: «Бедные девочки, всё не могут наплакаться по брату, даже поминки устраивать не хотят». Ужас потери Алишера, сменившиеся радостью от его возвращения, эмоционально истерзали сестёр. А последующее скорбное застолье окончательно выбило из колеи: Гульнара рыдала весь вечер, уткнувшись в подол халата соседской женщины. Аиша наоборот сидела с каменным лицом неподвижно, глядя перед собой, лишь иногда реагируй лёгким кивком на слова о брате. С мужской части стола Кузнецов еле сдерживался, чтобы невольно не взглянуть на неё. Он настолько старался выглядеть равнодушным к девушке, что, даже когда попросили сказать о покойном, он назвал его сестру Аишей Каримовной, а отца просто Карим. С учётом речи на памирском диалекте, произнесённой к тому же русским, для памирцев, подобный русизм по отношению к молодой особе прозвучал ну очень уж двусмысленно. Все поняли, что русский офицер признал в Аише то, что им уже давно было известно: девушка помазана Всевышним; или наоборот: теперь бедняга может пострадать за свою древнюю веру, ведь столь официально человека называют только когда к нему имеются вопросы у соответствующих органов. Единственным, кто в это момент спрятал в пол свою улыбку, являлся Максим. Для него подобное переигрывание лишь подтверждало ощущение: полковник Кузнецов неровно дышит к девушке, и даже профессиональные навыки, уже не позволяют ему адекватно оценить, как окружающие воспринимают собственное поведение.

Поминки не затягивали. Вскоре гости разошлись, остались только соседские женщины, трое мальчишек и офицеры. Соседки помогали убрать со стола, а пограничники ждали прибытия заставской машины. Макс показал ребятне как разбирается и собирается автомат, и Алишер с друзьями уже не мешались под ногами, занятые на топчане со взрослой игрушкой. Сергей сидел на кухне, беседовал с женщинами о житие-бытие и делился последними новостями. Сёстры вроде тоже ожили: Гульнара опять затарахтела, успевая участвовать и в беседе со всеми, и говорить за сестру; Аишу к уборке и мытью посуды не подпустили – она сидела напротив Кузнецова и тоже активно жестикулировала свои слова. Говорили о всякой ерунде, каждый рассказывал о своём, и Сергей, не замечая как, вдруг оказался главным рассказчиком. Зацепившись языками с одной из соседок, чья дочь живёт в Душанбе, они сначала обсудили столичную жизнь, архитектуру и культурные места республиканского центра, а потом, как-то незаметно, вдарились в воспоминания юности. Сергей вспомнил Уссурийск, своих родителей, дедов, учёбу в школе и в суворовском училище, бабулю. Воспоминания настолько захлестнули его, а слушатели оказались столь отзывчивы и восприимчивы, что офицер просто не мог остановиться. Он говорил и говорил, присутствующее слушали с неподдельным интересом, своими уточнениями и эмоциональными междометиями всё больше и больше пробуждая в нём страсть рассказчика. В какой-то момент он вынырнул из этого потока и с удивлением обнаружил, что, оказывается, давно уже не отрываясь смотрит на Аишу, но всем окружающим это абсолютно безразлично – все смотрят на него и ждут лишь продолженья. Он много лет оттачивал искусство внимательного слушателя и не был никогда особо интересным рассказчиком. А тут его вдруг так прорвало, как будто бы внутри разрушилась невидимая плотина и содержимое из памяти хлынуло наружу.