Кузнецов расстегнул бушлат, засунул руку в нарукавный карман камуфляжа и замер: пальцы не нащупали листок с молитвой, куда был вложен крестик. Молитва осталась у Аиши, или на столе – он не помнил, и крестик. Его в который раз за утро, как будто окатило ледяной водой. Порядка в мыслях это не вернуло, однако пелену сонливости и слабости прогнало. Он совсем расстегнул бушлат и три пуговицы камуфляжа, сунул рук во внутренний карман. Ни молитвы, ни крестика, там не было тоже.

– Им поклянись, что не лжёшь, – внезапно произнёс Абдулвали и взглядом указал на грудь Сергея.

Кузнецов, пряча глаза, недоумённо опустил голову: на его груди висел крестик. Он облегчённо усмехнулся и с улыбкой выдохнул:

– Аиша…

Девушка повесила ему на шею крест, когда Сергей спал, а он, до сих пор и не заметил, что и немудрено, ведь уже пошли вторые сутки, как он не снимал камуфляж.

Пуштун, вероятно, обратил внимание на смену настроения у собеседника, и во второй раз за утро, слегка улыбнулся:

– Офицер КГБ, и христианин. Никогда бы не поверил. Да. Поклянись Всевышним и именем своего Пророка. Мне кажется, такая клятва для тебя важнее слова офицера.

Кузнецов взял крестик в руку, подумал несколько секунд и посмотрел на афганца:

– Я не лгу про тайник и про деньги. Мои помыслы чисты, доллары твои, если сегодня мальчик будет у нас. Клянусь в этом Всевышним, и Исусом Христом.

Он замер, напряжённо прислушиваясь к себе. Воспоминания того рокового утра в ущелье, захлестнули его, голова закружилась. Однако страха не было, но и уверенности в том, что он всё сделал правильно, Сергей не ощутил тоже. Чуть справившись с нахлынувшими переживаниями, разведчик попытался улыбнуться:

– Абдулвали, принимай решение. Неужели ты до сих пор думаешь, что я обманываю? Мне известно, где сейчас находится мальчик, и я мог прийти сюда как погранкомиссар. Или просто, блокировать Лангар, а что произошло бы дальше, ты дофантазируй сам. Соглашайся на деньги, и расстаёмся друзьями.

– Хорошо! – неожиданно громко произнёс пуштун. – Я согласен. Но знай, если ты обманул, ты сам станешь кровником моего рода. Если не я с братьями, то наши сыновья, если не они, то внуки… внуки внуков, найдут – и отомстят за смерть Наби, и за осквернение Всевышнего ложной клятвой. И тогда компенсаций мы уже не примем – только кровь.

– Договорилась, – по-простецки ответил Сергей, словно речь шла не о жизни и смерти, а о покупке барана. – Единственно, забери деньги в ближайшие три дня. И как сделаешь это, дай мне знать: прям здесь, на берегу, зажги ночью два костра. Как-то знаешь… ну, чтоб мне было спокойней. И ещё. Про Джабраила, и про условия нашего договора, лучше помалкивать. Хорошо?

Пакистанец хитро прищурился, выискивая подвох в услышанном.

– Это, я тебя прошу уже как заместитель пограничного комиссара, – несколько угрожающе уточнил полковник, – так сказать, чтоб сохранить нерушимой дружбу советского и афганского народа, на отдельно взятом участке государственной границы.

Пуштун с водителем и хозяином коровы уехал, аксакалы остались. Кузнецов подошёл к БТРу, сообщил, что пока ждём: афганцы пообещали привезти найденного ребёнка. Начальник заставы искренне обрадовался, и спасению мальчика, и что не пришлось самому разруливать недоразумение с коровой.

– Организуй здесь службу и охранение по уму, – обессиленно попросил Сергей, – я в бэтре прилягу на сидушках, посплю хоть немного. Башка раскалывается, не могу уже. И бойцам передай на тот берег, вон тем, что у склона копошатся, типа службу тащат… они поляну там земляничную надыбали: пусть соберут земляники, полкепки, пацана хоть порадуем. Затупят, что нет ничего – скажешь: на дембель последней партией поедут, обеспечу, – и уже залезая внутрь, уточнил: – А где Колесников?