Глава 10. Экзальтация Григория.

По приезду домой нас ожидали, прямо у ворот поместья Мартьяновых. Печально, но предсказуемо. Вскоре люди в форме добровольно-принудительно грузили меня в полицейскую машину. Лишь отцу разрешили поехать со мной, да и то в своей машине, отдельно от меня. Сестру Лену, жену Софию, тестя и тёщу естественно попросили остаться дома. Одного сопровождавшего хватит. Кореец, покачав головой, поехал вслед за нами на некотором расстоянии. Юн Чжоу ещё вчера обещал крутиться на отдалении от Главного полицейского участка и в случае чего помочь, если папаша ему позвонит. Иначе откуда ему узнать, когда наступит форс-мажор?!

Подвал случился, примерно час спустя, после кучи подписанных документов и скоротечных допросов. Меня голого приковали к довольно-таки холодному камню какие-то местные деятели. Это я понял по их чертыханиям на родном и могучем, когда четверка синхронно крепили к моим щиколоткам и запястьям какие-то черные изъеденные ржавой средневековые кандалы. Архаичные оковы были намертво утоплены в каменном алтаре аляпистой расцветки. Серо-чёрное дно, родной природный цвет? Красно-коричневые бока переходящие в оттенок детское неожиданности, видимо, выцветшая кровь за тысячелетия человеческих жертвоприношений. Сверху, где меня разложили словно лягушку для препарирования, пепельные и чёрные разводы на поверхности камня. Последнее, видимо, времена не столь далёкие, когда чокнутые инквизиторы типа Торквемада сжигали рыжих красавиц ведьм и чернокнижников (в основном липовых, конечно) в товарных количествах.

Трое папистов расположились слева, справа от меня, а также один в ногах. Кто они я понял потому, что они тихо переговаривались между собой и переводчиками то ли на латинском, то ли на итальянском. Если я был ещё в состоянии понять принадлежность к иностранному языку, то отличить эти два близкородственных языка друг от друга был не в состоянии.

Из одежды на троице были тёмные фуражки и сутана. Обувь и низ одежды не была видна с моего горизонтального положения на алтаре. Кроме того они носили прическу бокс или полубокс, так сходу не отличить. Поверх коротких волос балы натянута дзуккето черно-фиолетового цвета, выдавшие не самый низкий сан в рядах Римско-католической церкви. На груди поверх сутаны висел огромный крест, на не менее толстой железной цепи. Сам крест, по-видимому, был деревянным. В правой руке у каждого были четки серебристого цвета, который они беспрестанно перебирали, беззвучно молясь своего лживому католическому божку.

Наконец один из них подошёл ко мне впритык и стал говорить громче, тем самым привлекая к себе слушателей. Один из переводчиков чуть менее громко и чётко зачем-то стал переводить итальяно-древнелатинский суржик на восточнославянское наречие великорусского языка.

Присмотрелся к говорившему паписту. Он был справа от меня, ничем не примечательный святоша, как и любой из этой троицы древний, словно помёт мамонта, старик. Он что-то громко и монотонно бубнил себе под руки. Присмотревшись понял, что всё не так-то просто. И лживым паладинам света не чужд прогресс, в левой руке он держал что-то вроде диктофона. Кассетный, размером на всю его сухую, морщинистую ладонь. Почему я сразу не разглядел столь немалое техническое устройство?! Потому что трудно найти в тёмной комнате черного кота. В подвале была полутьма. А балахоны на всех папистах были тёмно-серыми, как и диктофон. Поэтому сразу и не разглядел.

— Пятнадцатое февраля, две тысячи двадцать второго года. Десять часов по римскому времени. Город Энск, Российская империя. Дело номер сорок восемь о потенциальном одержимом, — читал нараспев клирик (или как они там называются?!), а за ним тут же переводил на русский переводчик. — Вместилище скверны имеет вес на вид… восемьдесят килограммов. Мышцы и плечевой корпус хорошо развиты, рослый, красивый. Зеленоглазый и светловолосый. Носит имя Троекурова Ивана Павловича, восемнадцати лет по документам. Недавно ставший Пробуждённым в ранге восточноевропейского варварства призывателей, по-мирскому научному анимагом. На данный момент наблюдаю сильный ожог второй степени тяжести по всей коже правой руки с переходом на грудь вплоть до правого соска. Почти зажил в рамках крайне ускоренной регенерации.