– Андрюш, такая вот дикая жизнь, как у тебя, может привести к диким мыслям и даже дикому образу жизни, – поучал на прощание протрезвевший Игорь, но Андрей его уже не слушал.

Вернулся он к вечеру и, едва вышел из машины – вот они старец и девчонка – Пострелина. Теперь она была одета в старинный сарафан, расшитый узорами, в беленьком платочке, с котомкой в руках.

Андрей поклонился старцу, мельком глянул на потупившуюся Пострелину, и жестом пригласил их к столу во дворе. Они чинно уселись. Андрей раскрыл коробку конфет.

– Угощайтесь.

– Благодарю тебя, мил человек. Мы такое не едим. Не утруждайся. Скажи своё решение. Только Христом Богом тебя прошу – не откажи. Хоть как, но поучаствуй в судьбе этой девочки. Уж больно одарена она. Не то пропадёт, почём зря.

– А ты как же, Фёдор?

– А что я? Мне жить–то осталось – ровно столько, сколь надо, чтобы знать, что у неё всё хорошо. Ведь не откажешь?

– Знаете ли, я сюда приехал, чтобы работать, чтобы никто не мешал, а тут… знаете ли… получается…

– Ты не юли, передо мной не надо юлить. Никто тебе мешать не будет. Живи, работай,

Пострелина вот по хозяйству будет помогать.

– Вообще, муть какая-то. Прости, отец, не готов я к разговору.

– Ничего. Ты же сюда не на день приехал, – обвыкнешь, придумаешь, как поступить. Ну-ка, Пострелина, отдай дары.

Пострелина, не поднимая головы, положила на стол котомку. Андрей закатил глаза:

– Да не надо меня покупать. Я хочу спокойной жизни. Понимаете?

– Живи спокойно. Никто тебе мешать не будет. Пошли, доча, домой. Завтра она к тебе придёт – постирать, приготовить, прибраться.

Старец с Пострелиной степенно поднялись и ушли в лес, а Андрей долго сидел, задумавшись. Ну, что это такое? Когда его, в конце концов, оставят в покое? Приехал в глухомань, думал, пожить в одиночестве. Так нет, будет к нему ходить девчонка. Зачем и в чём ему помогать? А «прибираться» – это, чтобы он потом ничего не нашёл? Ну, нет. Завтра отвезу её в районный центр, пусть соцзащитники думают, как с ней быть. С тем и спать лёг.

Утром у него было прекрасное настроение, не завтракая, он уселся за компьютер и писал, пока не почувствовал приступ голода. Налил молока из пакета, сделал себе тосты и вышел во двор перекусить.

Птицы наперебой щебетали о том, как чудесно жить на белом свете, воздух – сладкий и густой пьянил ароматами раннего лета. Андрей улыбался сам себе, проговаривая в уме диалоги своих героев.

– Утро доброе!

Журчащий голосок вернул его к действительности. Пострелина (что за дурацкое имя!) стояла поодаль, стесняясь.

– Иди сюда, дикарка. Я не могу тебе запретить приходить, ты и до этого приходила, когда тебе вздумается, но давай договоримся, что ты будешь приходить по моему расписанию. Часов у тебя, конечно, нет, но, скажем, ближе к вечеру. Я по утрам пишу, и меня раздражает чьё-либо присутствие, поняла?

– Поняла. Что вам поделать надо?

– Ни-че-го.

Она развернулась и медленно побрела в лес. Андрей выплеснул недопитое молоко на землю и, негодуя, сел за компьютер. Всё. Та сокровенная фраза, которая пришла на ум только что, уже была забыта, пальцы нажимали не те клавиши, он вконец рассердился.

– Нет, каково? Надо было сказать, чтобы вообще не приходила. О, господи! Наказание!

Андрей вышел во двор. На столе во дворе лежали вчерашние «дары». Андрей направился к столу с твёрдым намерением выбросить всё в мусор. Но природная любознательность победила, и он развернул старинный платок из тонкого батиста. Там лежала мужская соболиная шапка, старинный кисет и кедровые орехи.

– Хм, пожалуй, жалко выбрасывать, – пробурчал он.

– Ты, вот что, – сказал он Пострелине вечером – завтра с дедом приходи, я кое-что придумал, а сегодня мне ничего не надо. И с утра не приходи.