– Ого-го, да ты просто удивляешь меня сегодня, Кирилл Матвеевич? – округлил глаза Сапожников.

– Не знаю, как и сказать, – задумался Кирилл Матвеевич. – В зале ожидания в Ростове я познакомился с одной семьёй. Они сидели как раз напротив «семьи» Пузика и Джаконды.

– Ну? И? – ещё больше заинтересовался Сапожников. – Что это за семья? Почему ты только сейчас о ней рассказываешь?

– Сам не знаю, – вздохнул Безбородько. – Семья обыкновенная, порядочная… Молодая красивая мама и трое детей. Они ехали из Оренбурга сюда с пересадкой в Ростове.

– И? Чем заинтересовала тебя эта семья? – почувствовал вдруг волнение в груди Сапожников.

– Да особо ничем, – вздохнул Безбородько. – В электричке мы ехали тоже вместе.

– Давай, давай продолжай? – нетерпеливо заёрзал на сиденье Сапожников.

– Так вот, – продолжил Безбородько, – перед выходом из вагона женщина проверила документы, уложила их обратно в сумочку.

– Почему ты вдруг завёл разговор о женщине с детьми и документах? – занервничал Сапожников.

– Корсак повелел мне найти способ вернуть их ей, – выложил Безбородько на стол файл.

– И что ты собираешься делать? – спросил, едва не закричав от радости, Сапожников.

– Ума не приложу, – ответил уныло Кирилл Матвеевич. – Запечатать в пакет и подкинуть в полицию? А если вдруг кто-то заметит, то не отмоешься. Вот и ломаю голову, как вернуть документы женщине.

– Пожалуй, я тебя выручу, – протянул руку Сапожников. – Я лично вручу ей документы, а ты придумай легенду для Корсака, да такую, чтобы он в неё безоговорочно поверил.

7.

Проснувшись на следующее утро, Дима не сразу понял, где он находится. В комнате тишина, с улицы, через распахнутое окно, тоже не проникали никакие звуки. Мальчик не хотел просыпаться так рано, хотелось понежиться в постели, но сработала привычка, выработанная за время обучения в кадетке. Покрутив головой, он сбросил с себя одеяло, и…

«В этой комнате я спал один, – подумал он. – Мама с сёстрами в соседней. Так где же мне найти туалет и ванную комнату? Все, наверное, ещё спят в… Как это здесь называется? Хате, кажется?»

Дверь открылась, и в комнату заглянула мама. Диме одного взгляда хватило, чтобы понять, что она собирается куда-то идти.

– Сынок, ты уже проснулся? – спросила она. – А мы тут с Мариной прогуляться по посёлку собираемся. Ты с нами пойдёшь?

– Пойду, а что ещё делать? – обрадовался Дима, натягивая майку и шорты. – А Надюха с Любашкой тоже с нами?

– Нет, девочки с бабушкой остаются, – улыбнулась мама. – Они собираются печь блины и пироги.

– Ну, хорошо, – сказал Дима, потягиваясь. – Только умоюсь сначала, и вперед.

***

– Как же вы здесь живёте? – спросила Вера, когда они вышли со двора бабушкиной хаты и дошли до перекрёстка, до которого их довёз минувшим вечером Виталий Сапожников.

– Живём, как и все, – ответила Марина. – Вам, может быть, и в диковинку, а мы уже привыкли.

– К такому можно привыкнуть? – ещё больше удивилась Вера. – Не один десяток лет жили с Меловым одним городом, а сейчас…

– Как ты думаешь сейчас, мы стали думать тогда, когда нас пограничной линией делить стали, – горько усмехнулась Марина. – Когда в девяностых демаркационная полоса прошла по улице Дружбы Народов, никто и подумать не мог, к каким последствиям всё это приведет. Оказалось, что на её чётной стороне – украинские хаты. Это я про посёлок Меловое говорю, а на нечётной уже российские избы, как ты понимаешь, теперь я сказала о Чертково.

Несколько минут шли молча, думая каждая о своём. Но вскоре Марина продолжила:

– Чертково всегда было российским посёлком, а Меловое – украинским. Просто в те годы они как бы сросшимися были, как близнецы сиамские. Соседи и родственники ходили друг к другу и никаких границ не замечали. И так было аккурат до зимы. А с первого марта как гром среди ясного неба грянул. Украинские власти вдруг «разрешили» посещать россиянам незалежную только по загранпаспортам через международные пункты пропуска.