Я пытаюсь вспомнить звуки ночной суматохи: ужасный смех, крики, громкие голоса… выстрел.

Кого-то убили? Я решаю выведать все у Эндрю, как только представится возможность.

– Что там происходит?

Я оборачиваюсь на голос. Дэвид проснулся и стоит слева, с другой стороны моей кровати, глядя в окно. Взгляд его устремлен на кладбище. Наверное, он видит то же самое, что и я, но мне нечего ему сказать.

– Эй! – раздается другой голос справа. – Это Бартоломью!

Взволнованные мальчики один за другим подходят к окну, становясь по правую руку от меня, и не отрываясь смотрят на улицу. Все больше ребят покидает кровати и проталкивается к окну, отвлекая меня от происходящего на кладбище.

Переключившись на всех этих незнакомых мужчин и мертвые тела, я совершенно забыл о том, что Джонсон шел за Бартоломью. И когда я смотрю в ту сторону, я понимаю, почему все так взволнованы.

Бартоломью стоит в снегу неподвижно, словно статуя. Зияющая пасть люка за его спиной все еще открыта, Джонсон готовится опустить крышку на место. Я внимательно присматриваюсь к худенькому мальчику, беззаботно идущему по снежному покрову к приюту. Джонсон, удивленный тем, что так отстал, догоняет его, и они идут нога в ногу. Он о чем-то спрашивает Бартоломью, но тот не отвечает.

Они подходят ближе, и Бартоломью смотрит на окна нашей спальни.

Я пытаюсь представить, что он видит: бледные лица за запотевшими стеклами, руки, прижатые к окну, взгляды, провожающие его, пока он возвращается к нам, к теплу и комфорту. К реальности.

Меня снова толкают, но я не двигаюсь с места. Что-то в том, что я вижу, кажется мне странным, но я не могу понять, что именно. Я провожу рукавом по стеклу, протирая запотевшие от пара окна.

Бартоломью совсем близко, почти под нами. Он все еще смотрит вверх, и на мгновение мне кажется, что он не просто разглядывает окна, а смотрит прямо на меня. Я не могу избавиться от ощущения, что он ловит мой взгляд.

И тут я понимаю, что с ним не так: я никогда не видел, чтобы мальчик, проведший длинную холодную ночь в яме, так себя вел.

Он улыбается.

Эндрю с сонной отрешенностью наблюдает за шерифом и Пулом.

Он измучен, эмоционально и физически растоптан и все еще не может поверить в реальность событий, свидетелем которых был всего несколько часов назад.

Помощник шерифа, чью шею Пол Бейкер проткнул кроватной стойкой, был мертв. Пол Бейкер тоже был мертв. Шериф и два его помощника извинились перед отцом Пулом и Эндрю за то, что заставили их пережить такой ужас. Было очевидно, что они понятия не имели, с чем столкнулись.

Эндрю убежден, что Пол Бейкер был одержим. Конечно, в это сложно поверить, но он не раз слышал о подобных случаях. Демоны живут среди людей, как напоминание о битве, которая велась еще до появления человека. Эта война свирепствует и сейчас. По мнению Эндрю, не было никакого рационального объяснения, почему брат шерифа не умер и у него не остановилось дыхание, несмотря на все раны, да еще и проявил такую нечеловеческую силу. Его странные голосовые вибрации и его неистовую, болезненную реакцию на молитву Пула и окропление святой водой можно объяснить только одержимостью.

Сейчас, при свете раннего утра, обсуждаются похороны. Шериф Бейкер хочет, чтобы тело его брата было похоронено на приютском кладбище. А труп помощника отвезут в Честер, к его семье.

– Кроме меня, его некому оплакивать, – говорит Бейкер, кивая в сторону кладбища. – Пусть лучше его похоронят здесь, рядом со святым местом. Может, тогда его душа обретет покой.

В конце концов Пул соглашается, хотя и неохотно.

Тем временем Эндрю все больше беспокоится о детях. Утро уже позднее, и они вот-вот проснутся и будут ждать, чтобы им рассказали, чем они займутся сегодня, и накормили скудным завтраком.