Он спускается с кровати и идет к Пулу, который делает шаг назад. Пол на голову выше старого священника и буквально нависает над ним. Когда он начинает двигаться, его изодранный торс кровоточит сильнее, кровь ручейками стекает по груди, капает на босые ступни, пачкает пол. Веревки свисают с запястий, извиваются змеями на лодыжках. Он так и держит окровавленный деревянный кол. Пена покрывает его небритый подбородок, слюна ниточкой свисает с нижней губы. Он похож на лежалый труп с выпученными глазами. Он слегка наклоняется, смотрит Пулу в глаза и шепчет:

– Ибо нас много.

Эндрю улавливает движение слева от себя. Шериф Бейкер, чернее тучи, неторопливо обходит кровать. Он поднимает пистолет, прижимает его к костлявой скуле брата, чуть ниже виска, и нажимает на спусковой крючок.

Оглушительный грохот выстрела заполняет маленькую комнату. Эндрю кричит и затыкает уши. Из головы Пола вырываются брызги, орошая стену. Он отлетает назад и мешком заваливается на кровать. Как сломанная кукла. С губ слетает ноющий звук, протяжный полустон, полусвист уходящей жизни.

Эндрю отлипает от стены и кладет руку на плечо Пула.

– Вы в порядке?

Пул кивает, и они вдвоем подходят к кровати и рассматривают то, что осталось от Пола Бейкера.

– Мы должны помолиться о его душе, – устало говорит Пул.

Эндрю ничего не отвечает. Он не может отвести взгляда от пропитанной кровью кровати, на которой лежит умирающий.

Он мрачно наблюдает, как голова Пола Бейкера дергается в последний раз, черный язык вываливается изо рта, а тело замирает.

Я слышу выстрел и сначала думаю, что это мой повторяющийся ночной кошмар. Воспоминание об отце. Но, сев в постели, я понимаю, что дело не в этом. Мальчики начинают просыпаться, перешептываться с соседями.

Я думаю, не встать ли снова, чтобы выяснить, что произошло. Но я помню предупреждение Джонсона. Поэтому просто лежу в кровати, борясь со своими мыслями, не зная, что делать… А что, если нам грозит опасность? Мне нужно защитить остальных. Если у тех людей было оружие…

Мои мысли прерывает грохот. Двери спальни распахиваются с такой силой, что ударяются о стены. Кто-то из мальчиков вскрикивает, перебудив всех, или мне так кажется. Я вскакиваю с кровати, готовясь встретить то, что надвигается на нас из темноты с такой мощью и таким гневом.

Но ничего нет.

Никого нет.

За открытыми дверьми лишь темный пустой коридор. Кажется, это длится бесконечно: потусторонний коридор, заканчивающийся забвением.

Я поворачиваюсь и замечаю, что Дэвид тоже стоит и, как и я, оцепенело смотрит на распахнутые двери, на пустой коридор. Я пытаюсь придумать, что сказать, но не могу сформулировать мысль, не могу найти никакого объяснения.

Я понятия не имею, что произошло.

Только сейчас я замечаю, что меня бьет нервная дрожь.

Едва я успеваю это осознать, как тяжелый железный крест над дверьми – тот самый, на который я смотрел утром, днем и ночью последние десять лет своей жизни, – срывается со стены и с грохотом падает на пол, словно разбитый колокол.

Ошеломленный, я оборачиваюсь и вижу, что многие другие мальчики тоже выбрались из своих постелей и смотрят на крест. Кто-то плачет. Кто-то стонет во сне, как будто борется с собственным кошмаром.

Несколько минут никто не двигается. Воцаряется тишина.

На дворе сильный снегопад.

Я замечаю Саймона, посеребренный контур его фигуры. Он стоит спиной ко мне, глядя в большое окно между нашими кроватями, обрамленное черным небом, с которого сыплются хлопья снега.

Мне хочется спросить, как он, но я не решаюсь.

Ночь словно загипнотизировала его.