Вот и всё.

Когда я просыпаюсь, всегда тихо. Даже слишком. Тишина – это как будто что-то прячется. Что-то большое и мокрое. Иногда мне кажется, что она капает с потолка. Тик-тик-тик, как капли в ванной.

В эту субботу я проснулся рано. Солнце пробиралось сквозь штору и делало на потолке полосочки. Мне было хорошо. Никто не кричал. Даже кошка не шуршала под кроватью. Я сел, поискал взглядом тапки. Только один был на месте. Второй опять куда-то уполз. Я заглянул под кровать – и там, в самом дальнем углу, сидел паук. Большой, чёрный. Сидел аккуратно в моём тапке. Как будто ждал, когда я полезу.

Я замер. Сердце застучало. Я хотел закричать, но вдруг услышал шаги. Тяжёлые, как всегда. Это папа. Он ещё не ушёл? Может, сегодня выходной? Я прижался к кровати, сделал вид, что сплю. Пусть думает, что я сплю. Тогда он не тронет.

– Вставай, лентяй, – громыхнул его голос из-за двери.

Я не шелохнулся.

– Алевтина! Почему этот балбес ещё в кровати?!

Мама ответила что-то тихо-тихо, я даже не расслышал. Потом открылась дверь, и он вошёл. В майке, со злым лицом, как будто я у него что-то отнял.

– Ты что, глухой?

Он сдёрнул с меня одеяло. Я увидел его руки – большие, с волосами, пальцы – как сардельки. Он схватил меня за плечо, потянул вверх.

– Просыпайся, мать твою, пятилетка, а как жрёт – за десятерых!

Я не понимал, почему он кричит. Я ведь ничего не сделал. Просто спал. Пятница же была. В садик не надо. Мы же обычно остаёмся дома, смотрим с мамой мультики. Я потёр глаза, чтобы не заплакать. Он не любит, когда я плачу. Говорит, что мужчины не ноют. А то в армию меня не возьмут, хахах.

Папа вышел. Я остался один. Паук всё ещё сидел в тапке. Мне хотелось, чтобы кто-то прогнал и паука, и страх, и этот голос. Я взял второй тапок и медленно пошёл на кухню.

Мама стояла у плиты. В халате, с заколотыми шпильками волосами. У неё было такое лицо… будто она уже давно проснулась и сильно пожалела об этом.

– Мам, – я подошёл, прижался к ней. Она вздрогнула. – У меня в тапке паук. Можно я без тапок пока?

Она не ответила. Только кивнула. А потом сказала:

– Пойди мультики включи. Сейчас кашу сварю.

Я включил мультики, но не смотрел. Папа сидел в кресле, листал газету. Потом бросил её, встал, подошёл к маме. Говорил что-то шепотом, но я всё равно слышал. «Ты мне когда рубашку погладишь, а? Почему ты вообще ничего не успеваешь – загадка. Хоть бы раз нормально, как у людей». Мама молчала.

Я смотрел, как она наливает мне кашу – густую, с комками. Я любил жидкую. С маслицем. Но не стал говорить. Я знал, что если скажу – папа скажет, что я балованный. А потом опять начнёт. Лучше промолчать. Так безопаснее.

Когда мы ели, я вдруг подумал, что если бы у меня был друг – настоящий, из мультика, или как робот, он бы точно знал, что делать. Он бы прогнал паука. Сказал бы папе, чтобы тот не кричал. Или хотя бы прикрыл бы меня своим щитом. Большим, железным.

После завтрака я снова пошёл в комнату. Паук исчез. Тапок лежал, как будто ничего и не было. Я надел его и вдруг понял – я же не боюсь пауков. Я боюсь тапков, когда они летят. И громких шагов. И шепота, который звучит как удар.

Иногда мне хочется быть пауком. Залезть в угол и сидеть. Чтобы никто не трогал. Но я же не паук. Я – Стас. Пять лет. Мужчина. Как говорит папа. И мужчины не плачут.

Хотя очень хочется.

Папа ушёл. В этот день он ушёл рано. С хлопком двери, с топотом по ступенькам, с криком «Где мои ключи, мать твою!». Ключи лежали на полке у входа. Как всегда. И он кричал. Как всегда.

Когда дверь захлопнулась, тишина повисла, будто в доме выключили звук. Мама стояла в коридоре, прижав ладони к лицу. Потом медленно опустила руки, глубоко вздохнула и пошла в кухню.