Я ждала… Иногда по ночам мимо фермы проезжали машины, я слышала доносившийся издалека гул их моторов – но мама так и не вернулась за мной.

В воскресенье, ровно в четыре часа дня мы с Джадом подходим к подъезду бруклинского дома наших друзей, Сары и Рассела, и разглядываем вокруг все так, как разглядывают Бруклин жители Манхэттена: как будто нас занесло в место, где умирают мечты.

Здесь даже дышится по-другому. Вокруг столько зелени. Ощущается острая нехватка выхлопных газов. Не слышно сирен и визга тормозов. По тротуарам степенно шагают семейства с колясками, дети постарше едут рядом с родителями на самокатах.

– Мы тоже поселимся в Бруклине, когда решим завести детей? – спрашивает меня Джад. – В смысле, это приятный, зеленый район… но на метро до Манхэттена все же далековато.

– Видимо, это правило, – говорю я ему. – Ты живешь в Манхэттене, пока не решишь завести потомство, а потом обязан переехать либо в Бруклин, либо в Нью-Джерси. Но мы будем сопротивляться. У нас неплохие квартиры, просто надо решить, в какой остаться.

– Всегда готовы нарушить правила! – улыбается он. – Вот за что я нас люблю.

Я немного тоскую по тем временам, когда все наши друзья жили в Манхэттене. Пока часть нашей компании не перебралась в Нью-Джерси, нас было восемь человек, четыре пары, и мы собирались все вместе не реже двух раз в месяц: ходили на авангардные бродвейские постановки, посещали крафтовые пивоварни в Ред-Хуке, ездили на полуостров Рокавей, где загорали и ели мексиканскую еду на пляже. Однажды мы всей компанией съездили к Ниагарскому водопаду. Это было чудесно, но еще и чертовски неловко, как я теперь понимаю. Все остальные были влюблены и только и делали, что искали, где бы уединиться, чтобы заняться горячим сексом, и лишь мы с Джадом были просто друзьями. Парочки расходились по своим номерам, а мы с Джадом сидели в баре, пили мартини и смотрели спортивные матчи.

Он нажимает на домофоне «3B» и шепотом говорит мне:

– Сейчас мы отпразднуем появление нового человека. Будем надеяться, что Рассел и Сара еще не поубивали друг друга.

– Когда я с ней говорила в последний раз, все к тому и шло. Рассел – противник пустышек и одноразовых подгузников.

– И он говорит, что она на него постоянно орет, – добавляет Джад.

– Я не уверена, что Рассела можно хоть как-нибудь окультурить.

– Мы с тобой справимся лучше. – Джад улыбается, но даже не пытается меня поцеловать. Меня это не то чтобы задевает, но, когда человек говорит подобное, ожидаешь, что он чмокнет тебя хотя бы в лоб.

Нам открывают входную дверь, и мы поднимаемся на третий этаж. Судя по количеству колясок и детских автомобильных кресел на лестничных площадках – и по звукам, доносящимся из квартир, – бруклинцы размножаются и плодятся весьма активно.

– Это так умилительно – столько колясок в одном месте, – замечает Джад. – Видишь эту? Специальная спортивная коляска для пробежек трусцой! Наверное, нам тоже стоит купить такую, чтобы бегать в парке с младенцем.

– Знаешь, как я представляю себе идеальную семейную прогулку в парке? Ты идешь на пробежку с ребенком, а я сижу на скамейке, пишу свой роман и жду, когда вы вернетесь.

– Твой роман? Тебя волнует исключительно твой роман? – Джад слегка дергает меня за руку. – Разве роман – это главное в жизни?

– Может быть, и не главное, но очень важное. Я постоянно над ним работаю.

– Ладно, – говорит он. – Значит, ты пишешь роман. А когда ты его закончишь?

– Слушай, я двигаюсь в хорошем темпе. Учитывая, что работаю с утра до вечера и прихожу домой жутко уставшая. Это, знаешь ли, очень непросто – писать роман. И у меня нет никого, кто читает черновики.