? Твой отец… человек с очень тяжелым характером, и я часто думаю, что лучше бы он не бросал твою мать и не возвращался ко мне?

Не исключен ни один из всех перечисленных вариантов.

Я чувствую, как во мне растет клубок страха. Последние годы были особенно трудными для отца и для Мэгги. Как раз в этом году им пришлось принять непростое решение о продаже значительной части фермерской земли. Государственные субсидии закончились, стоимость молока резко упала, а цены на корма молниеносно взлетели. К этим бедам добавилось несколько лет непогоды: весенние снежные бури и наводнения, потом жаркое лето и постоянные засухи, а застройщики, подбиравшиеся все ближе и ближе, предлагали хорошую цену за землю, и отказать было сложно. Друзья продавали свои участки и уезжали в другие места. Мой же отец сжимал зубы и говорил: «Ни за что». Он никогда не отдаст свою землю в чужие руки.

И, надо сказать, у него были на то основания. Эту ферму купил его прапрадед Хайрем Линнель, и она больше ста лет оставалась во владении семьи. Мы все выросли на этих историях, передающихся из поколения в поколение с какой-то упрямой нью-гемпширской гордостью. Мы – семья Линнелей. Мы справимся с любыми трудностями. Каждое поколение возделывало свою землю, выращивало кукурузу, разводило коров и кур, преодолевало невзгоды и тяготы. Все более-менее преуспевали, пока ферма не перешла в руки моего отца.

И все же в течение многих лет он надрывался, поддерживая хозяйство, потому что так было нужно. Иначе кем бы он выглядел, если бы развалил все семейное наследие? Он вложил деньги в новейшее оборудование. Открыл маленький фермерский магазинчик. Вернее, придорожный киоск. Каждое утро он поднимался ни свет ни заря и работал до поздней ночи: горбатился в поле вместе с наемными работниками, сажал, удобрял, организовывал весь процесс. Он всегда был уставшим, обгоревшим на солнце, на пределе, готовый взорваться в любую секунду. У него была привычка снимать шляпу и тянуть себя за волосы, как будто в них прятались демоны, которых он пытался прогнать.

Он хоть раз давал себе передышку, чтобы просто посмотреть вокруг и порадоваться тому, что имеет? Я не знаю. Но наша ферма и вправду прекрасный участок земли – с огромным белым домом, двумя прудами и маленьким ручейком на заднем дворе. Высокие дубы дают тень над домом и щедро раздают желуди, приглашая белок на пир. Во дворе – два амбара, один из которых мой отец перестроил под жилой дом для своей матери, моей бабушки Банни, когда женился на Мэгги и ему нужно было поселить в основном коттедже нашу маленькую семью. «Сарайчик Банни» стоит на краю подсолнечного поля, позади основного дома, и бо́льшую часть года из окна нашей кухни – если встать на цыпочки – видны окна бабушкиного дома и усеянная цветами садовая решетка, украшающая фасад.

Но жизнь на ферме никогда не была легкой. Как постоянно твердили нам с Хендриксом, это семейное предприятие было одновременно и нашим долгом, и нашей большой привилегией. Не у всех есть земля. Не все владеют землей. Мы владели и были счастливчиками. Мэгги, которая в течение учебного года работала в школе учительницей, по вечерам занималась фермерской бухгалтерией и оплачивала счета, а летом продавала подсолнухи, кукурузу и яйца в нашем киоске. Мы с Хендриксом тоже были на подхвате, когда стали достаточно взрослыми, чтобы бегать с пакетами, набитыми продуктами, к чужим машинам. Летом мы с Мэгги плели ловцов снов, а осенью пекли пироги, жарили пончики и продавали их с яблочным сидром. У нас даже был участок с маленькими елями – мы продавали на Рождество.