– И зачем это всё? – как-то по-простецки спросил Чертыхтынг.

– То есть?

– Разве Счастье нельзя добавить сразу?

– Конечно же нет! – нахмурился Баббингтон. – Это породит пресный гедонизм с присущим ему сиюминутным наслаждением.

– Это Любопытство двигало тобой, когда ты влюбил её в себя? – съязвила Стервелла.

Мистер Баббингтон бросил на Стервеллу красные от гнева глаза. Стервелла опешила от страха и упала с плеча Баббингтона на пол, но в следующую же секунду поднялась и отошла на несколько шагов назад. От неожиданного гнева, который испытал Баббингтон, эмоция попала в колбу, и та, смешав в себе несовместимые компоненты Гнева и Любознательности, лопнула и выплеснула на всех троих фиолетово-чёрные пятна грязи:

– Ладно! Ладно! – выставила две руки перед собой Стервелла. – Я же пошутила. Не серчай, сударь! Пошутила я!

– К Ней, – вновь успокоился Мистер Баббингтон и посмотрел на коробочку, – я испытывал только чистую любовь… – он достал колбу с розовой жидкостью, которая через две секунды сменила розовый на бежевый, а затем на розово-белёсый.

– Но ведь добился её отнюдь не самым праведным путём, – подстегнул Чертыхтынг, но достаточно сдержанно, чтобы не взбесить. – Да и неважно это всё.

– Нам уже пора в Преисподнюю, коллега! – позвала Стервелла. – Работа не ждёт!

– Ох, да я бы эту работу… – нехотя, покачиваясь, пошёл за Стервеллой Чертыхтынг. – Почему во всём мире уже так активно используется «делегирование», но только не в нашей Преисподнее!?

– Пошевеливайся, а то получим оба от Господина, что мама не горюй! – тут Стервелла резко развернулась и обратилась к Мистеру Баббингтону. – И не забывай про собрание, Баббингтон!

– Я помню… помню.

– Вот и хорошо! – тут она дёрнула своей красной юбчонкой, прокрутилась несколько раз вокруг своей оси и исчезла под полом, оставив после себя струйку дыма.

– До скорого, Баббингтон, – лениво и оттого медлительно, но всё же прокрутился вокруг своей оси Чертыхтынг и, исчезнув под полом, оставил после себя почти такую же струйку дыма, но только немного потолще.

«Дьявол! И мне с ними ещё работать век, если не больше!» – разгорячился Мистер Баббингтон и вспомнил, что перерыв уже давно закончился и пора бы открывать Магазинчик для новых посетителей.

Как раз у большинства людей, что ещё утром бежали в своих серых одеждах в серую дождливую погоду, появился аппетит и, конечно же, желание приобрести умеренную дозу Обжорства. Ибо, как гласит поговорка: «Делу время, Обжорству час». Вот и сейчас настал тот самый час, когда к Мистеру Баббингтону выстроилась целая очередь за покупкой колбочек с Умеренным Обжорством.

Бывали, конечно, и такие люди, которые в перерывах приходили за средним флакончиком Гнева, но это были отнюдь не все. Только неугодившие своему начальству сотрудники, прохожие, споткнувшиеся на ступеньках метро, поссорившиеся из-за какой-то мелочи супруги или друзья, что тоже чего-то не поделили, да так сильно не поделили, что даже могло показаться, будто они и друзьями перестали быть вовсе. Короче, немногие приходили за Гневом.

В окне показались господа Реконвотиз, которые даже в обеденный перерыв умудрились прихлестнуть к какой-то привлекательной даме в сереньком пальто, но с торчащей внизу бежевой юбкой-карандаш:

– Ох, ваши ножки так прекрасны, что их красотой любовались бы все посетители Нотр-Дама! – говорил Жерар, на что девушка хихикала и играла с ним глазками.

– Знаете ли! Жерар, конечно, разбрасывается комплиментами, но я куда лучше него могу блеснуть словцом! – Девушка заинтригованно посмотрела на Дюрера, и тот, после десяти секунд молчания, сказал. – Ваши стопы белы… как слоновая кость!