– Шампанское лечит всякое зло, не так ли? – Пожалуй, я слегка погорячилась с платьем.

– Вы раскрыли мой секрет, мадам. – Юбине накручивает кончик усов на свой мизинец. – Без шампанского я не продал бы ни одного платья.

– Прежде вы жили в Париже? – Я допиваю шампанское, и Юбине подливает мне еще.

– Я торговал там вином, – подтверждает он. – Теперь скучаю по суете большого города.

– А я в Париже оканчивала школу. Потом училась в Англии в университете Святой Марии.

– Теперь мне понятно, – говорит он. – Ваше чувство вкуса превосходит всех в Реймсе. Вероятно, поэтому я выбрал для вашего платья шелк с отливами. Изысканный, но не очень броский. В Париже вы определенно увидели бы вдов в таких платьях.

У меня горят щеки.

– Но ведь я не в Париже, не так ли?

– Я оскорбил вас. – Он вздыхает. – И теперь, когда вы переезжаете в ваш особняк в Шиньи, я понимаю, что это платье совершенно неуместно.

– Кто вам сказал, что я переезжаю? – Мои пальцы нежно гладят аметистовые пуговицы на запястьях.

Он хлопает себя по щеке.

– Кажется, я слышал об этом от месье Вольфа, когда встретил его в «Биргартене». А несколько наших клиенток упоминали, что вы покидаете приют при Сан-Реми и как это огорчит всех девочек, которых вы устроили на работу.

– Я привязана к моему приюту. Если я решу переехать, то ни за что не брошу приют на произвол судьбы.

– Конечно, нет, мадам. Вы посвятили ему жизнь. – Он сопровождает слова легким кивком.

Я возвращаюсь в гардеробную, чтобы переодеться. Пальцы легко скользят по фестончатому краю лифа. Изысканная работа. Жалко отказываться. Вообще-то в платье мне нравится все, особенно радужный отлив, как на павлиньих перьях. И я поворачиваюсь к Юбине.

– Я передумала и возьму платье. Буду носить его дома. Пожалуй, сделайте мне парочку платьев попроще для работы.

– Вы планируете работать? – Он упаковывает мое старое платье.

– Я жду, когда Вольф уладит дела с наследством. – Я фыркаю. – Но похоже, что мне придется как-то поддерживать семью. Мысль об этом меня тревожит.

– Я готов вложить свои деньги в любое дело, которым вы займетесь, мадам Поммери. – Он кладет старое платье в картонку и перевязывает лентой цвета индиго. – Я наблюдал, как вы основали приют, как обучали воспитанниц приличному ремеслу и даже как с нуля придумали ваш особняк в Шиньи.

– Как любезно, что вы поэтично лакируете мои таланты, но мой сад с розами и коллекция бабочек не приносят денег. – Взяв картонку, я бросаю взгляд в большое зеркало на новое платье, и у меня захватывает дыхание. – Платье просто чудо, месье.

– Это отражение женщины, которая его носит, мадам. – Он провожает меня к двери.

– Пожалуйста, передайте Брижит мои комплименты. – Я выхожу на оживленную улицу, и мне чуточку жаль покидать тепло его уютного салона.

* * *

Я стою на перроне вокзала, и у меня сжимается сердце от близкой разлуки с сыном. Кажется, Луи не терпится уехать, хотя мы, на мой взгляд, мало поговорили с ним о его отце, не поделились всем, чем могли бы. Паровоз выпускает пар и дрожит от переполняющей его жизненной энергии.

– Хорошо, что ты возвращаешься к учебе, – говорю я. – Твой отец так гордился тем, что ты поступил в академию.

Он покачивает на руках маленькую Луизу и поет:

– Le train, чу-чу-чу. Паровозик чу-чу-чу.

– Тю-тю-тю! – подпевает она и дергает за кисточку на его шако[1] и хихикает. – Тю-тю-тю!

Луи был дома в последние недели, и это стало для меня причиной вставать по утрам с постели. За завтраком всегда было шумно. Сын высказывал непререкаемое мнение насчет газетных статей или отвечал на мои вопросы о распорядке в военной школе и о друзьях. Он почти ничего не говорил о своей встрече с Бернаром Вольфом. Но я благодарна нашему финансисту, что он взял Луи под свое крыло и посоветовал ему продолжить учебу в военной академии, как хотел его отец.