Другое хорошее место для прогулок – это поле за кладбищем у церкви. Там было много цветов, бабочек, разных букашек и растений, среди которых дети искали те, которые можно есть. Была, например, такая травка размером с копейку, в виде баранки, только дырка была не насквозь. Она считалась съедобной. Конечно, съедобного на поле ничего не было, но есть хотелось. И дети жевали, выплевывали и снова выискивали съедобные травинки. В детдоме пища была однообразной. Например, почти каждый день был горох в виде каши. Многие его уже совсем не ели – надоел. А Игорек горох любил – съедал все и еще добавки просил. Его за это хвалили, в пример ставили, а ему это нравилось. Точно так же было и с рыбьим жиром, который обязательно каждый должен был принимать в день по ложке.

Однажды Валентина Ивановна серьезно заболела – ее положили в больницу, что была на противоположном конце села. У нее была малярия. Воспитательница, под присмотром которой остался Игорек, водила его навещать мать. Лицо Валентины Ивановны было серовато-желтого цвета, голова перевязана полотенцем (помогало от боли). Игорек, увидев, как она принимает желтый порошок, сказал:

– Не пей этот желтый порошок, ты вся от него пожелтела. – Но мать ответила, что пожелтела она не от порошка, что это такая болезнь, и вылечиться можно только этим порошком, который называется – хина.

Позже Игорек тоже попал в больницу. Как-то играя в доме милиционера, он вдруг обратил внимание на то, что он дышит “слышно”, а когда все остальные дышат – ему этого не слышно. Он долго над этим думал и наконец решил, что каждый слышит, как дышит он сам, и не слышит, как дышат все другие. То есть другим не слышно то, как дышит он, Игорек. Но Игорек ошибся. У него были гланды, которые препятствовали дыханию. Мать давно это знала. Врачи сказали, что обязательно необходима операция, что сейчас для этого самый удобный момент, который нельзя упускать. И Игорька отправили в Ярославль, в тыловой госпиталь. Больниц для гражданских, наверное, тогда и не было. Игорек удивился чистоте, которая была кругом: и в коридоре, и в палате, все кругом было белое. У кровати у каждого была своя тумбочка.

Через тридцать лет Игорек вспомнил этот госпиталь, когда впервые после него он попал в больницу. Это была Куйбышевская больница на Литейном в Ленинграде, причем не из худших. Войдя в отделение, Игорек опешил: в большом коридоре старинного здания с высокими потолками стояли кровати с больными; кто стонал, кто умирал здесь же под капельницей; одна старушка все время сбрасывала с себя одеяло на пол; а мимо ходили спокойные и равнодушные ко всему медсестры и практиканты. В голове сразу же повис вопрос: “Тогда там, в Ярославле была война? Или сейчас, здесь в Ленинграде?”

Там, в Ярославле люди думали о людях, здесь же – только о себе, только каждый о своем.

Люди тогда были другие. Все для всех и для каждого были свои.

В Ярославском госпитале, в подавляющем большинстве, лежали раненые. В палате было человек десять. Рядом с Игорьком лежал солдат, у которого было что-то с горлом, и когда ему надо было принимать пищу, он доставал из тумбочки специальную трубочку, вставлял ее в дырку прямо в горле и начинал есть. И, похоже, при этом неудобства не испытывал. Аппетит у него был отменный. После операции Игорька заставляли обязательно есть горячий суп, а ему жгло горло, отчего он увиливал от супа. И по общей договоренности они менялись: солдату – суп, Игорьку – компот солдата. Тарелка пустая – вопросов нет. У окна лежал тяжелораненый. Он постоянно стонал и днем, и ночью без перерыва. К нему приходили доктора, что-то делали с головой (долбили, сверлили) прямо на месте. Он затихал, но ненадолго. Все в палате уже привыкли к его стонам, которые с каждым днем становились все тише, Однажды ночью вдруг сразу все проснулись от наступившей разом непривычной тишины. Солдат умер и его унесли.