Переехать в двадцать три года в другую страну, когда ты еще молодая подвижная, стремишься узнать весь мир – это одно. Влюбиться настолько, чтоб для тебя привычным приветствием стало «Hallo», а не «Здравствуйте».

Но когда ты построила карьеру, растишь дочь-подростка, а своего мужа видишь, если повезет, раз в месяц, то переезд не воспринимается как счастливое воссоединение семьи. Скорее, как поворотный момент, когда нужно сказать, что дороги расходятся.

Так оно и случилось. Мне на момент развода было четырнадцать. Не сказать, что я горевала. По факту, ничего не изменилось же. Только стала видеть папу еще реже, но опять же… мне от этого ни горячо, ни холодно, ведь футбол забрал его гораздо раньше. Хотя… разве можно забрать то, чего у тебя никогда не было?

Отец всегда принадлежал футболу, а не мне или маме. Меня можно назвать эгоисткой, наверное. Ведь у меня всегда было много игрушек и много красивой одежды. В конце концов, не всем детям покупали только бельгийский шоколад, потому что они отказываются есть другой. Но ведь есть вещи куда важнее денег?…

Когда мне было одиннадцать, папа приехал на мой день рождения из Лондона. Он всегда раньше поздравлял меня лично. Я показывала ему свои фотографии и поделки. А потом он решил поделиться своей жизнью и открыл галерею телефона. Я ожидала увидеть типичные фото, которые еще называют дурацкими. Например, я и Биг-Бэн, я дразню гвардейца у Букингемского дворца или вот я караулю ее величество. Нет…

На этих фотографиях почти не было его. Только фото футболистов. Он называл мне имена, рассказывал, сколько они стоят и что принесет тот или иной игрок команде. Я заплакала, устроила истерику, кричала, что мне неинтересно знать, как зовут этих глупых спортсменов. Но по правде говоря, я запоминала каждое имя. Каждое имя того, кто забрал у меня папу.

Больше он не приезжал лично, сначала потому что были матчи, игры… А потом, видимо, сам понял, что я не жажду его присутствия.

Я уже не подросток и спокойно разговариваю с отцом, не устраиваю истерики и не ревную к каждому парню, кто пинает мяч. Но нелюбовь к футболу сохранилась.

Что же я делаю в ненавистном мне городе? Реабилитация левой ноги проходила тяжелее, чем я ожидала. Я могу ходить, сидеть, но не бегать, а еще колено ноет при любом удобном и неудобном случае. Так мой отец и пригласил меня сюда. Ведь спортивные врачи лучше всего знают, как восстанавливаться после травм. Футболистам часто приходится в кратчайшие сроки восстанавливаться.

А еще он решил, что сейчас самое время укреплять спемейные узы. Наверное, это у него возрастное. Если бы он узнал, что я считаю его стариком в сорок восемь… Мне бы не было стыдно.

Мама не хотела меня отпускать, но не могла больше видеть, как я реву в своей комнате от болей в ноге. Хотя она догадывалась, что болело еще и сердце. Стефан, мой бывший, ни разу не навестил меня в больнице. В какой-то момент я подумала, что если бы я умерла, то ему бы стало стыдно, но потом я испугалась этих мыслей.

Я все дни проводила в постели, что было мне не свойственно, – я же люблю людей и общение, – отчислилась из университета, все равно половину заданий мне было не наверстать, да и если честно, я не очень хотела учиться там с самого начала. Когда у родителей много денег, то чаще всего они решают, каким будет твое образование. Хотя бы первое.

Конечно, можно отказаться от всего и строить жизнь самостоятельно. Но я не решалась. Не потому что не хотела отказываться от новых мобильников и привычки не задумываться, сколько стоит такси. А потому что именно тут эгоизм закончился. Я не смогла сказать: «Предки, пока! Вы и ваши советы не нужны». Ну может, отцу и смогла бы. Но не маме. Она считала, что мне нужно юридическое образование, а я просто согласилась – не хотела ее разочаровывать. Тем более к восемнадцати годам я не успела осознать, кем хочу стать и спокойно согласилась на учебу на юрфаке.