Вика переставляла чашки в кухонном шкафу, вытирала пыль с подоконника, проверяла почту на телефоне. Она поймала себя на том, что пятый раз за минуту смотрит на часы: стрелка ползла вверх, словно сопротивляясь.

Виктория присела на край стула, машинально проводя пальцем по трещине на столешнице – той самой, что появилась, когда сестра в двенадцать лет пыталась расколоть грецкие орехи молотком. Смешно, как мелочи становятся якорями памяти. За окном дворник в оранжевом жилете сгребал опавшие листья.

Поднявшись в комнату, одежда выбралась сама собой: черные брюки, облегающие бедра, водолазка, сглаживающая линии. Виктория разложила на кровати два шарфика, сравнивая оттенки. Бордовый или серый? Выбрала серый – он мягче ложился к черному воротнику водолазки. Потом долго крутила перед зеркалом прядь волос, пытаясь уложить непослушную прядку у виска. «Нелепо», – усмехнулась себе, бросив расческу на тумбочку. Совершенство сегодня казалось ненужной роскошью.

Спускаясь в прихожую, услышала, как хлопнула дверь у соседей. Чьи-то шаги за стеной, смех, потом тишина. Она надела пальто. Рядом с вазой искусственных пионов, оставила записку сестре: «Еда в холодильнике. Покушай. Я ушла на встречу. – Вика.».

Виктория вышла из подъезда, подставив лицо холодноватому ветру. Семнадцать минут – ровно столько, чтобы трижды передумать рассказывать Евгении о Миронове. Она шла через сквер, где желтые листья прилипали к мокрому асфальту. В кармане пальто звенели ключи в такт шагам.

На улице ветер подхватил полу пальто, и Виктория придержала ее рукой, чувствуя, как ткань вырывается из пальцев. В кармане зазвенел телефон – сообщение от подруги: «Почти на месте». Девушка слегка ускорилась.

Евгения ждала у входа в кафе, прислонившись к кирпичной стене. Ее светлые волны, уложенные с профессиональной небрежностью, контрастировали с грубой фактурой кладки. «Опять ты в черном», – фыркнула она, обнимая Викторию.

Женя появилась в жизни Виктории в десятом классе – новая ученица с пышными светлыми волосами, громким смехом и неиссякаемой энергией. С первого дня она стала тем, кого невозможно не заметить: активистка, вечно втянутая в школьные конкурсы, споры с учителями и организацию флешмобов.

Они были полными противоположностями. Виктория – тихая, вдумчивая, с тетрадями, исписанными формулами. Евгения – шумная, живущая по принципу «зачем решать интегралы, если можно танцевать под дождём?». Но это не мешало им часами болтать в парке, где трещал гравий под кроссовками, или валяться на ковре в комнате Виктории, уплетая чипсы и споря о смысле жизни. Евгения вечно клянчила у неё списать алгебру: «Ну вот тебе это правда пригодится в Нобелевской премии? А я вот буду артисткой – мне корни квадратные ни к чему!» Девушка в серьез была нацелена стать популярной актрисой, как Джулия Стайлз, постоянно читала в журналах статьи про актерское мастерство, ходила на курсы.

Евгения грезила сценой с тех пор, как в школьном спектакле сыграла «ту самую статистку с шарфиком». Её мечта материализовалась неожиданно: в массовке популярного сериала, где она три секунды мелькала в кадре с подносом, изображая официантку. «Смотри, это я! Нет, СТОП, перемотай ещё раз! Вот, видишь – рука с салфеткой? Это моя рука!» – кричала она Виктории, пересматривая эпизод в десятый раз. Кадр длился мгновение, но Женя распечатала скриншот и приклеила его на холодильник, подписав: «Путь к «Оскару» начало».

Виктория подкалывала её: «Ты там даже моргнуть не успела», – но тайно гордилась. После съёмок Евгения неделю ходила с пафосом «профессионала», рассказывая, как режиссёр кричал: «Эй, вы в зелёных штанах! Не загораживайте главную героиню!» – а она еле сдержалась, чтобы не крикнуть в ответ: «Это арт-хаус, я здесь символизирую потерянность поколения!»