Этот опыт лишь разжёг её амбиции. Теперь на кастинги она таскала с собой «счастливый» браслет из школьных времён, уверяя, что он «притягивает драматические роли». А Виктория, смеясь, напоминала: «Ты же в нём тогда чай с лимоном пролила на директора!» – «Вот именно! – парировала Женя. – Это не пятно, это метод Станиславского. Я тренируюсь вносить хаос в упорядоченные системы!»

Их вечера иногда заканчивались импровизированными «пробами»: Евгения изображала монологи из воображаемых пьес, а Виктория, снимая всё на телефон, подыгрывала: «Спасибо, это был… э… очень глубокий крик души». Но однажды именно эти ролики случайно увидят – и Женю пригласят на эпизод в комедийное шоу. Пусть её героиня снова будет без имени, но Виктория уже знает: это только начало. В конце концов, даже Эйнштейн начинал с малого.

Сейчас Евгения почти не напоминала ту бунтарку из школьных лет. По будням она крутилась за стойкой кофейни, ловко рисуя сердечки на латте, выпаливала истории о клиентах-чудаках, а потом вдруг вздыхала: «Эх, вот бы снова завалиться с тобой в парк, как раньше…» Но вместо парка они коротали вечера в углу кафе, в выходные исчезала на кастингах – то в роли статиста в сериале, то в странной рекламе энергетиков. «Видишь, я всё же артистка!» – смеялась она, показывая Виктории скриншоты с проб. Но под слоем грима и усталости от ночных смен всё ещё проглядывала та самая Женька.

Она всё так же умела ворваться в день Виктории солнечным зайчиком: оставляла на столике капучино с подписью «Будущая Нобелевка», присылала мемы про учёных в два часа ночи или вдруг звонила с просьбой «срочно выбрать, какое платье меньше кричит “я из провинции”».

Они вошли внутрь уютного кафе и прошли к свободному столику. За столиком у окна пахло корицей и свежемолотым кофе. Виктория заказала капучино, Евгения – чай с имбирем, хотя всегда говорила, что терпеть не может «здоровую гадость». Первые глотки обжигали губы.

«Мое место продали», – выпалила Виктория, прежде чем передумать. Рассказала про звонок куратора в десять вечера. Про то, как защитилась и о том, что теперь придется делить лабораторию с «тем самым блондином».

– Представляешь, Жень? Теперь я должна делить Грант с этим… этим Фабрицио Борджиа от науки! Три года я пахала на дошираках, а ему папа купил место, как новую яхту!

Евгения ставит чашку, поднимает бровь – Фабрицио Борджиа, говоришь? Ну хоть симпатичный? (Игриво подмигивает, но замечает, как Вика сжимает вилку.) Ладно, ладно… Расскажи, как он выглядит-то? Может, лысый, с бородой?

Виктория фыркает, но невольно улыбается. Откидывается на спинку стула, будто пытается вытеснить из памяти его образ – Выглядит… как живая реклама швейцарских часов. Блондин, волосы уложены так, будто он только из салона. Дорогущий на вид костюм-тройка.

Евгения улыбается – О, университетский Леонардо Ди Каприо! Слушай, а ты уверена, что он вообще учёный? Может, это манекен, которого папочка поставил «для имиджа»?

Виктория медленно ставит чашку – Аркадий Викторович сказал: «Его исследования ничем не хуже». Ничем! После трёх лет моих расчётов… Говорит еще: «Вы дополните друг друга». Как будто я – дешёвая запчасть к его дорогому мерседесу!

Евгения игриво поднимая бровь – Может, он не так уж и ужасен, возможно это твой шанс? – Прищуривается, замечая, как Вика хмурится. – Ладно, не злись. Расскажи, чем он так тебя бесит? Неужели только тем, что родился в семье из Форбс?

Виктория вздыхает – Нет, Жень. Он даже не пытался спорить, когда объявили, что победителей двое, он даже бровью не повел, просто поднялся на сцену и передал мне мой "Золотой билет" со словами " Поздравляю коллега", как будто издевается. Эти идеальные графики на его презентации, моя презентация так себе была на его фоне, я привлекла внимание, только своей речью и ответом на вопрос судьи,– Виктория, сделала глоток, – Как будто наука подчиняется его деньгам!