Дрожащими руками поставив стакан на стол, Катя медленно встала из-за стола.

Никто не имеет права использовать ее, как вещь. И даже родители, которые давно забыли о ней – о Кате. Они не имеют право продавать ее!

– Теперь мне пора, – выдохнула Катя, тотчас же лишившись воздуха.

Не слушая доводов разума и приказов отца и брата, Катя выбежала вон из этого серого и бездушного дома. Только от себя не сбежать – не сделаться дочерью другого человека!

Максимилиан Нойманн прислонился плечом к мощному толстому дереву и продолжил ждать. Этим он занимался порядка получаса после того, как посмотрел на время окончания занятий и сориентировался по времени. Макс взял машину Эриха, но понял, что подъехать к университету он уже не успеет, а потому заехал в уже знакомый цветочный магазин и решил наведать девушку прямо у дома.

«Подкараулить собрался», – усмехнулся Эрих, узнав о намерениях друга. Эрих понял о чувствах друга еще в вечер дня рождения, когда Макс увел Катю в танце, таким образом избавляя девушку от общества назойливого Александра.

Эрих усмехнулся и протянул ключи Максу, добавив с намеком:

– Ничего ли больше тебе не одолжить, друг мой?

Мазнув по двусмысленной улыбке Эриха холодным взглядом, Макс схватил ключи и молча ушел собираться. Хозяин квартиры виновато двинулся следом, подмечая настроенность Максимилиана к подобным шуткам, и тут же извинился.

– Она хорошая девушка, – отчеканил Максимилиан, направляясь к выходу из квартиры Эриха.

– Так, может, заберешь ее отсюда? Москва портит, знаешь ли! – кинул Эрих вдогонку.

Нойманн распахнул дверь и оглянулся задумчивым взглядом на друга.

– А я уже все решил, Эрих.

Эриху же осталось молча наблюдать за стремительно закрывающейся дверью.

Переместив нежный матовый букет цветов в другую руку, Макс медленно оттолкнулся от дерева и скинул муравья, нагло перебравшегося с местной ветки на руку немца. Макс прищурился, потому что увиденное издалека ему совсем не понравилось: он заметил Катю в сопровождении их общего знакомого – Александра. Подойдя к торцу дома, Макс наблюдал за тем, как пара останавливается совсем рядом, и Катя начинает прощаться. Нойманн догадывался, что именно она говорит Александру, ведь то же самое она говорила и Максу: дальше нельзя, спасибо за прогулку и прощай. К сожалению, речь этих двоих предназначалась явно не для понимания Нойманна – они говорили на русском языке, но он догадывался о мотиве разговора.

Попрощавшись, Катя не успела проделать и нескольких шагов, как тут же почувствовала внимательный взгляд на своем лице, а затем встретила холодный взгляд, направленный на нее.

Макс стоял у торца ее дома, и взгляд его был холоднее всех московских ночей. Катя не соврет, если признается себе в испуге: Нойманн стоял у ее дома, как всегда одетый с иголочки и с шикарным букетом цветов, постоянно разных комбинаций, но вот его глаза были холодны, как никогда раньше с нею.

Преодолев смешанные чувства, Морозова зашагала дальше, к своему дому и Максу навстречу. Катя не знала, видел ли Макса Александр, но сама девушка точно не заметила, что Нойманн за ними следит.

– Здравствуй.

Ее губы растянулись в улыбке, губы Макса даже не шевельнулись. Еще Катя заметила, как мужчина задолго до ее шагов стиснул зубы и на его скулах выступили желваки. Девушка даже вспомнила шуточные слова бабушки:

«– Бабушка, а что значит фраза «желваки заиграли»?

– Это означает сдержанную ярость твоего собеседника, когда только работа его жевательных мышц может спасти собеседника от незамедлительного удара в нос, – ответила бабушка и сама же бодро посмеялась».