– Сколько тебе тут лет?

– 5 или 6, – сияет Йенс, – смотри какой я тут кучерявый.

Действительно, здесь он маленький арийский ангелочек: светлые глаза и белокурые густые кудряшки. Сейчас в его стрижке «полубокс» с собранным пирамидкой маленьким чубчиком как у пупса трудно угадать былую роскошь кучерявой шевелюры. Фотография абсолютно такая же, какие я видела во множестве у себя на Родине. Практически в любом альбоме советской семьи можно встретить фотографию сына или дочери с игрушечным телефоном. Точно такая же стоит на полочке в квартире у Жени. Это совпадение в жанре съемки, выбираемой фотографами тех лет в двух абсолютно разных странах, тоже поражает меня. Конечно, я считаю уместным промолчать про фотографию Жени, имя которого словно красная тряпка для моего супруга. Ведь он прекрасно понимает, от кого исходит реальная опасность вернуть меня обратно и к кому я убегала не так давно.

– Но почему так мало фотографий? – спрашиваю я.

Йенс отмахивается: остальные потерялись при переезде. Приходится сделать вид, что я поверила.

Я никогда не задумывалась о том, почему Йенс живет в такой большой квартире. Когда я только приехала в Германию, я понятия не имела, в каких квартирных условиях живут другие немцы, поэтому воспринимала увиденное как данность. Квартира Йенса располагается на втором этаже двухэтажного здания, обычной панельной коробки, какие можно встретить и в России на каждом шагу. Эти панельные дома есть в Бад Бадентайхе только в двух местах: на нашей улице и за железнодорожным переездом, где живет мама Йенса. Они совершенно не похожи на типичные немецкие домики и коттеджи из красного и коричневого кирпича с черепичными крышами и выбиваются из общего ансамбля своими скучными непритязательными фасадами. Такие дома я бы больше ожидала встретить в Восточной Германии, где после Второй мировой войны на протяжении нескольких десятилетий располагался контингент советских войск и где насаждался стандартный для всех советских республик архитектурный стиль. Правда, в отличие от типовых советских пятиэтажек, бадбодентайхские панельные дома имеют лишь 2 этажа, в них находятся 4 квартиры по 2 с каждой стороны. Несмотря на то, что наш дом небольшой, его жильцы умудряются никогда не сталкиваться со мной ни во дворе, ни на лестничной клетке. Еще прошлой осенью до свадьбы Йенс познакомил меня с проживающими на нашей площадке русскими- супружеской парой с 2-мя детьми, но с тех пор я больше никогда не встречалась с ними.

Снизу под нами живет перманентно беременная молодая немка, у которой четверо малышей. Сейчас она снова ходит с большим пузом. Йенс как-то сказал мне, округлив глаза, что все ее дети от разных мужчин. По-видимому, забеременев в очередной раз, она осталась на время без всякого мужчины, потому что пока живу с ней по соседству, я не слышу мужского присутствия на этаже подо мной, только ее окрики, да смех или плач детей вперемежку с топотом маленьких ножек, с которых начинается каждое утро и заканчивается каждый вечер. Впрочем, остаться матерью-одиночкой с 5-ю детьми в Германии- это не такое уж большое несчастье, скорее, наоборот, учитывая размер детского пособия Kindergeld на каждого ребенка и те и льготы, и социальные выплаты, которые причитаются собственно женщине. Вполне возможно, что для этой блондинистой толстой неряшливой немки рождение потомства является своеобразным бизнесом и способом вести достаточно безбедное существование.

Интерьер квартиры Йенса тоже походит на обычную «совковую» квартиру со всей этой старой мебелью, кухонными шкафчиками из ДСП, гарнитуром в гостиной, похожим на тот чехословацкий, который с боем и очередями в профкоме выбили мои родители, когда они в 1980-м году получали свою квартиру от завода. Я нахожусь совершенно определенно на территории, которая до падения берлинской стены, относилась к ФРГ, но тем не менее, какие- то элементы, близкие к советскому быту эпохи 80-х, в квартире Йенса для меня очевидны. Не потому ли, что Бад Бодентайх находится на самой границе, разделявщей прежде два германских мира, западный и восточный?