Любовь и жулики, или Охмурить принца Екатерина Бунькова
1. Пролог, написанный двумя пьяными музами
В наш суетный век мегаполисов, навороченных гаджетов и бесплатного вай-фая нечасто встретишь на улице утонченную леди, следующую не моде, а собственному вкусу, способную покорить мужчину одним взглядом, а женщину – теплой улыбкой и бесконечным изяществом, легко летящую по шумным проспектам и без труда заставляющую толпу расступаться перед ней, как море пред Моисеем.
Да. Нечасто встретишь. Вот и мы ее не встречали, так что придется рассказывать о девице попроще.
Зовут ее Люба Саушкина. Такое вот круглое деревенское имя, весьма подходящее для девчонки «с района» из захудалого Н-ска. Впрочем, оно ей совсем не идет. Когда слышишь имя Люба, представляется улыбчивая, розовощекая и довольная жизнью девица – истинно русская красавица. А наша героиня – «тощая серая мышь». Так назвал ее первый (и, к сожалению, пока последний) претендент на место в койке и штамп в паспорте.
Впрочем, ни до первого, ни до второго дело не дошло: на первом же свидании выпив лишнего, парень ненароком обронил, что рассчитывает на Любушкину помощь в выплате кредита, взятого на покупку битой жизнью «Лады». По возвращении со свидания также выяснилось, что покататься на последней никак нельзя, ибо уже разбита, а «ночь любви» обязательна, ибо переночевать ухажеру тоже негде.
Тогда-то наша героиня и была удостоена звания «тощей серой мыши», и любовная история быстро закончилась, отбив желание к повторению опыта. А зря. Ведь Любочка у нас – девочка симпатичная. Кхм. Если ее хоть разок сводить в салон красоты и приодеть, как следует, конечно.
Но никто ей таких подарков не преподносит. Живет Любушка скромно, можно даже сказать аскетично: съемная однокомнатная квартирка с домашними животными в виде тараканов, книги вместо телевизора, подержанный ноутбук и полупустой шкаф, благодаря которому Люба может честно сказать, что ей нечего надеть, и всем модницам в этот момент грех не выдержать минуту молчания.
Налоги она платит исправно, денег в долг не берет, но и сама не дает, отчего у нее наблюдается катастрофическая нехватка друзей, о которой, впрочем, Люба нисколько не сожалеет. Так что ни друзей, ни мужа у нее нет даже в перспективе. Кота пока тоже, но Любушка уже задумывалась о пушистом спутнике жизни.
Самое интересное, что стоит сказать об этой девушке: Люба верит, что жизнь – полосатая. Что после каждой черной полосы непременно наступит светлая: пусть совсем узенькая и почти незаметная, но она обязательно будет, надо только дождаться ее, не опускать руки из-за бесконечного невезения.
Да-да, такой вот наивный человек – агнец божий. То есть агнец государственный – образец гражданина и патриота, добровольно приносящего себя в жертву во имя устаревших краснознаменных принципов. Тем только Люба и живет: зубами за жизнь держится, бьется с судьбой, визжит и царапается, не давая себя утопить.
А судьбе только того и надо: изгаляется над девчонкой, как только хочет. То работы лишит, то воришку нашлет, то в магазине обсчитает, то свет отключит, то потоп устроит, то влюбленного бомжа под окнами поселит, то арестует по ошибке, то опять же по ошибке зарплату не на тот счет переведет, то... разнообразие, в общем. Больше десяти лет преследуют Любушку сплошные неудачи и разочарования, ежедневно заставляя усомниться в ее убеждениях. Но то ли вмешалось какое-то божество, то ли действительно существует в жизни «закон зебры», в который свято верит несчастная Любушка, но однажды судьба отступилась и решила-таки дать ей шанс: Любе Саушкиной пришло письмо.
Письма вообще такая странная штука, вы не замечали? Они ведь почти исчезли из нашей жизни. И не надо нам говорить, что кто-то ими еще пользуется. Это было вовсе не «письмо счастья» от пенсионного фонда, не уведомление на бывшего жильца съемной квартиры с требованием немедленно погасить долг по кредиту, не письмо из Хогвартса и даже не заплутавшее в незапамятные времена в параллельном мире под названием «Почта России» письмо самой себе, отправленное ею когда-то по принципу «А что будет, если…?». Интересно, кстати, оно когда-нибудь до нее дойдет? Если да, то это будет настоящая капсула времени. Может быть, о нем даже в газетах напишут. Впрочем, о чем это мы? Ах, да.
Любе пришло письмо… из тюрьмы. С той самой зоны, мимо которой она еще пару лет назад каждое утро ходила в школу. Конверт был желтый, маленький и вроде бы вообще советский. По крайней мере, он был неформатным, и вложенный в него замызганный тетрадный лист неизвестному отправителю пришлось свернуть втрое. Тем не менее, на конверт были деловито налеплены новенькие марки, а поверху кто-то даже мазнул печатью. В письме была всего одна строчка:
«Ласточка моя, я откинулась! Уже лечу, ставь чайник!»
И подпись – «Твоя Ф.К.».
Первой мыслью Любы было: «А-ха-ха, Маринка, очень смешно». Потом она вспомнила, что подружке – сестре по детдомовскому несчастью – государство отвалило квартиру в пригороде (жуткую вообще-то, но все-таки!), а ей, как официально удочеренной – шиш с маслом. И теперь подруженька живет далеким-далеко, и о Любушке даже не вспоминает.
Вторая мысль была: «Что за бред? Кому там, в тюрьме, так весело стало?». И только третья мысль осторожно поинтересовалась у Любиной памяти, нет ли у нее, случайно, еще родственников, кроме тетки.
Память напряглась, припадочно подергалась, вызвав нервный тик на левом – сером с желтой точечкой – глазу Любы, и заявила, что таких сведений в мозгу не содержится. Ни в первой, ни во второй извилине. Порекомендовала обратиться к рассудку. Рассудок, поправив пенсне, задумчиво покусал губы и предложил не мучиться и позвонить тете Клаве. Так Люба и сделала.
Тетя Клава была ее единственной родственницей с тех пор, как в пятилетнем возрасте Люба лишилась родителей. Поначалу девочка про нее даже не знала. Жила себе в детском доме и свято верила, что однажды в скрипучие кованые ворота заедет блестящий белоснежный BMW, из него выйдут мужчина в строгом костюме и женщина в пушистом меховом манто. Любушка выбежала бы к ним, они бы расплакались и рассказали ей, что никто не умер в той аварии, и что все это время они просто искали ее – единственную, любимую, родную – и никак не могли найти. И подружки Любы, повысовывавшись из окон, тоже плакали бы – от умиления – и завидовали. Но время шло, а белый BMW все никак не желал осчастливить сиротку.
На самом деле родителей Люба не помнила. Вообще ничего о своем детстве до детдома не помнила. Да и этот период как-то не особо запечатлелся в ее памяти. А вот визит грузной, безостановочно охающей и причитающей женщины откровенно деревенского вида, запомнился. Любу тогда приодели, причесали, повязав белый бант, и позвали в большой красивый кабинет. Все ребята знали, зачем туда зовут: удочерять-усыновлять. Но Люба до последнего верила, что за ней приехали родители.
Первое время тетю Клаву она ненавидела. От женщины за версту несло деревней, хоть она и жила в городе. Ее доброта и жалостливость бесили Любу. Несколько раз девочка сбегала. Однажды даже вернулась в детдом. Потом привыкла, успокоилась, полюбила простодушную женщину и стала жить дальше. А когда от тети Клавы ушел муж-пьяница, все и вовсе стало хорошо. Ну, нормально, то есть.
- Алло, теть Клава, привет, - привычно оттараторила девушка в трубку, обмахиваясь странным письмом: жара стояла страшная.
- Ой, здравствуй, Любочка! – тут же затрещало на том конце. – А я тут пирожки готовлю! Может, прибежишь?
- Да не, спасиб, - ответила Люба, сразу пресекая все попытки тетки превратить ее в колобка: стройные ножки были, пожалуй, ее единственным настоящим поводом для гордости. – Ты мне лучше вот что скажи: у меня точно родственников других не осталось?
На том конце ненадолго повисла тишина: тетка задумалась.
- Если только дядя Саша, - задумчиво протянула тетя Клава. – Но он, говорят, в Ялте живет.
- А женского пола? – уточнила Люба, покосившись на подпись «Твоя Ф.К.».
- Нет, милая, никого не осталось, - сочувственно протянула тетка. - А почему ты спрашиваешь?
- Да так, письмо какое-то странное пришло, - нахмурилась девушка. – Может, перепутали?
- Что за письмо? Угрожает кто? Денег требует? – тут же оживилась тетка: вдвоем с племянницей они пережили уже не одну подобную атаку – побочный эффект брака с алкоголиком.
- Не-не, все норм! – быстро пресекла Люба разгорающийся пожар переживаний. – Самое обычное письмо с приветом. Наверное, и правда по ошибке пришло.
- А, ну тогда ладно, - успокоилась тетка. – На пирожки-то придешь?
- Нет, спасибо, - еще раз отказалась Люба и отключилась.
Это было странно. Конечно, когда ты живешь на съемных квартирах, в почтовом ящике частенько находится почта на имя предыдущих обитателей. Но это-то письмо было адресовано Любе! Еще раз повертев в руках сомнительный конверт, Люба совсем уже было собралась бросить письмо в мусорное ведро, как раздался звонок в дверь.
«Ну тетя Кла-а-ва-а!» - мысленно простонала Люба, шурша тапками по пути в коридор. Тетка жила на этаж выше и вечно доставала ее своими кулинарными изысками: женщина была на пенсии, заняться ей было нечем, а тут племянница – восемьдесят-шестьдесят-восемьдесят. Как же ж не превратить ее хотя бы в девяносто-девяносто-девяносто. А еще лучше – сто тридцать. Килограмм. И это был вечный повод для их войны.
