Мой дом, который скромно спрятался в сердце старого города, за Курбатовскими банями (в них было отмыто немало знаменитых тел, и, если верить историческим анекдотам, они имели шанс видеть Чехова в неглиже, но это не точно). В этой части города все масштабные гуляния проходят стороной, и можно получить представление о жизни именно в тихом и камерном историческом центре – со своими легендами и городскими сумасшедшими, каким он и должен быть.

Из окна видны старые сараи, а с верхних этажей дома – реку. Все двенадцать квартир живут так, словно Советский Союз на отдельно взятой территории все еще существует. Между амбициозными новостройками мы руками и ногами хватаемся за свой плотик с дряхлым основанием и намерены еще пожить как следует.

Бабушка с дедушкой переехали в эту квартиру больше двадцати лет назад, но, как и Скарлетт О’Хара, до последнего я не могла бы и представить, что рано или поздно мне придется закатать рукава и хоть немного, но бунтарски поучаствовать в жизни этого дома. Теперь часть жильцов считают, что у меня слишком статусные любовники, остальные предполагают, что я ведьма – а ведь пока я не устраиваю шалманы и жертвоприношения, так что и то и другое весьма безосновательно, но нам всегда есть к чему стремиться.

Собственно, в эту нору и я упаковалась в честь праздников, чтобы отлежать себе бока с разных сторон, а заодно попытаться создать хоть что-то ценное, что смогла бы предъявить своим личным писательским амбициям. Хромающая композиция, долгие лирические отступления и склонность к морализаторству – мой конек-горбунок.

Раз уж я попытаюсь конвертировать нажитые между нами десять лет разницы в опыт, который может быть социально полезным, или после прочтения которого захочется с присвистом покрутить пальцем у виска, то начну с того, что юмор – лучшее наследство, которое нам могла дать семья и все те веселые еврейские ребята, с которыми мы, так уж сложилось, связаны. Да, конечно, юмор должен рождаться только из любви, а то есть риск обручиться с желчным котлованом, а это с нашим предметом не имеет ничего общего. Родня. С них и начнем.

Еврейская линия

В нашей семье больше всего еврейство нравится отцу. Помню, как маленькой девочкой гуляла с ним по набережной и распевала «Хава нагилу». Национальные друзья, национальные анекдоты и литература, национальный стол – трепетная любовь к семитизму как-то окопалась в нашей семье. Прапрабабушка, крещеная, краденная из правоверной еврейской семьи девица, была бы вполне довольна, хоть ни один из семейства так и не выучил идиш. Зато по части культурной грамотности и сохранения семейных традиций мы отрабатываем на твердую четверку. Папа грезит моим браком с хорошим еврейским мальчиком, а мне от этой привязанности досталась горбинка на носу, большая любовь к национальной культуре и какие-то знания о ментальных особенностях.

–

Любая еврейская мама приходит в восторг от того, что я умею готовить форшмак. И хумус. И еще много всего остального, но форшмак – коронная вещь. Одно бравирование названием этого блюда доводит до глубоко трепета всякую еврейскую маму. Записывай: вымочи селедку в молоке, добавь моченую хрустящую булку, ошпаренный лук, немного соли, масла, взбивай в блендере, остужай. Можно добавить немного белого вина и пару девичьих слез для запаха. Методом проб и ошибок найдешь идеальный рецепт. Следующий уровень владения материалом – рыба фиш, но таких высот я еще не достигла.

–

– Я до сих пор не представлена его матери и, мне кажется, она не рада нашему потенциальному знакомству. Но что же я делаю неправильно? – сетует на кухне подруга.