– Расстреливали, уничтожали нещадно, – с дрожью в голосе продолжала чеканить слова фрау Зигрит. – В августе англичане, после них русские, следом американцы…

– Мертвые лежали прямо на улицах, – вторил жене Мартин, – некоторые тела разорваны на части, раздавлены танками…

– «Давай, давай, йо-вашу мать!» – орали нам русские. – Детей, женщин, всех – без разбора гнали неизвестно куда.

– Паника, голод, болезни, ужасная вонь, – рассказывал Мартин. – Кто мог воровать – воровали, варили крапиву, одуванчики, лебеду, на помойных свалках раскапывали картофельные очистки, вываренные кости из супа. Люди отлавливали и ели домашних животных. И даже наполовину сгнивших покойников.

– Ужас! – повторяла через каждое слово Зигрит. – И хотя мы были детьми, многое, слишком многое помнится до сих пор. Но, спустя много лет, мы узнали о подобных вещах, которые происходили во время войны в Ленинграде.

– Вот почему мы вас пригласили, – заключил архитектор.

Иступлённые, они жадно, перебивая один другого, еще долго загружали наши головы свирепыми фактами своих воспоминаний. И чтобы как-то развеяться, Мартин принес из подвала старенький патефон «Electrola». Глядя на вращающиеся черные диски, мы вслушивались в голоса тех, кого давно не было в списках живых. Мы разбирали пожелтевшие письма, некоторые со стихами и рисунками. И только за полночь, когда, наконец, мы с Людмилой остались одни, под шорох внезапно обрушавшегося на город ливня, в голову полезли разнокалиберные в основном невеселые мысли.

Проведению было угодно, чтобы мы столкнулись с живыми свидетелями трагедии, которая состоялась между нашими народами в середине двадцатого века. И, если до нашего приезда в Бад Олдеслое со стороны простодушных кальтенхофцев упоминания о Второй Мировой Войне были, но как бы вскользь – невзначай, то теперь всё кардинально изменилось. Сами того не желая, в нас постепенно просыпалось чувство высокой моральной, а сказать больше, духовной ответственности.

После краткого молитвословия: «Любовь да будет непритворна; отвращайтесь зла, прилепляйтесь к добру…», которое прозвучало во время совместной утренней трапезы – семейная пара из заштатного городка Бад Олдеслое всенепременно решила свести нас со своими друзьями. Для чего им это понадобилось, мы понять не могли, отнекивались поскольку, естественно, торопились, к тому же нам не хотелось никого утруждать.

– Никаких возражений! – чеканила фразу за фразой Зигрит. – Это приказ! Вы наши – наши, и всё!

Да, нас присвоили, приобщили к себе. Но, к слову сказать, нам тоже хотелось понять: как живут, чем дышат современные немцы в более широком, послевоенном диапазоне. «Вряд ли представится иная возможность, – рассуждали мы между собой, – будь что будет!». И мы решили подстроиться по Станиславскому в новых предлагаемых обстоятельствах.