Выговор мне влепили суровый.

— Это первое и последнее предупреждение! — значимо понизил голос Дмитрий Сергеевич. — Мы еле выкрутились, благо в твоём кабинете порядок, и заказчику вполне хватило того, что у тебя там было набросками…

— Он был в моём кабинете? — в свою очередь вскинула брови я.

— Не дождался нас, пошёл искать, — пробормотал шеф, досадливо помотав головой. — Мы с Василием копошились на твоём столе и в компьютере…

— Странно, что не нашли, папка была на верхнем поддоне, и в компе проект прямо на рабочем столе! — хмуро пожевала губу я, уже мыслями в деле.

— Вот и разберись, что да как, — усталым жестом отправил меня прочь шеф, тоже погружаясь в другие проблемы.

 

Да и у меня их было столько, что голова дымилась.

Несмотря на угрозу Дмитрия Сергеевича, уже на следующий день приехала в больницу опять, но с решительной мыслью, что нужно заканчивать с этим делом быстрее.

 

– Что значит уехала в командировку? – следуя за медсестрой, шла по коридору я. 

Новость о том, что Светлаковой нет в больнице, стало для меня неприятной неожиданностью.

– На конференцию, — услужливо поправила меня девушка, не сбиваясь с шага.

– И когда вернётся? — нетерпеливо продолжила допрос я.

– Обычно такие мероприятия длятся не больше недели, но лучше не у меня уточнять, а у секретаря зав отделением, – шаблоны отозвалась медсестра.

– Это уже ни в какие рамки, – высказала своё недовольство я. — И почему я не могу оставить заявление вам?

– Потому что я не знаю нюансов этой процедуры.

— Тогда, может, мне тогда лучше к главврачу обратиться?

– Дело ваше, а теперь простите, мне нужно заняться своей работой, – без толики вины отозвалась девушка, почему-то меня этим пристыдив. Сразу ощутила себя прилипалой, мешающей жизненно важной миссии порядочного человека.

— У меня тоже есть работа, но вместо этого… я вечно околачиваюсь здесь, пытаясь решить дело в которое и не собиралась ввязываться! — отчеканила я, уже теряя терпение.

 – Не переживайте, — ничуть не смутилась девушка, — и заявление всегда успеете написать, — повела плечом.

– Просто хотелось бы как можно быстрее, — парировала я, радуясь, что ещё не всё потеряно, — хочу со здоровой головой заниматься своим делом.

– Так занимаетесь! — фыркнула медсестра, словно я загонялась с проблемами, которые не были таковыми. — А теперь простите, – вновь пробормотала. 

Я только сейчас осознала, что вместе с девушкой оказалась в светлом помещении, разделённом наполовину застеклённой стеной.

– К сожалению, вам туда не нельзя, – медсестра виновато кивнула, проходя в дверь между комнатами. 

Не знаю, зачем… но я подошла к окну, с удивлением взирая на просторное помещение с большим количеством маленьких люлек-капсул из прозрачного стеклопластика на высоких ножках и на колёсиках. 

Не все были заняты, но всё равно казалось, что малышей в этом отделении много! Словно лаборатория младенцев!

Они были такие… беспомощные, такие крошечные, хрупкие, беззащитные...

Стало не по себе!

Вроде нужно было уйти, но я не могла. Точно приклеенная стояла и смотрела… как медсестра прохаживалась между рядами люлек, поправляя то маску, то капельницу, то изучая данные пиликающих приборов. 

Это больно! Не физически, а душевно. Знать, что есть больные дети и видеть их воочию — разные вещи. И сейчас — перед лицом реальности, осознала, как это неправильно, что так… 

И это невозможно видеть!

А когда девушка подошла к очередной прозрачной постельке, где на мой взгляд лежал один из самых крохотных младенцев, под маской искусственного дыхания, и казался каким-то нереальным существом, затаила дыхание.