- Говорят, что если младенец сильно похож на кого-то из родителей, значит мать или отец до безумия влюблены в того, на кого похож ребенок.

Посмотрел на женщину и криво усмехнулся. Глупости. Бред. Никто и никогда не ненавидел его настолько сильно, как Марина.

***

Весь ее дом утыкан жучками и камерами. Кишит ими вдоль и поперек. Он может наблюдать за каждым ее шагом. И он наблюдает…Смотрит, как она кормит малыша грудью, и стонет от адского возбуждения и дикой похоти. Его голод по ней невыносимо болезненный, как наваждение, как будто от этой агонии выворачивает кости.

Он не хочет никого, ни одну гребаную сучку, ни одну самую красивую и шикарную дырку. У него просто не стоит на них. Не член, нет. У него не стоит в голове. У него просто не щёлкает. Он хочет только ЕЕ.

Мастурбирует до адских судорог, кончает, представляя ее тело, и рычит от безумного разочарования и ненависти к себе.

И к ней. Но… эта ненависть к ней, она какая-то болезненно-нежная. Никогда не представлял, что так можно. Не представлял, что можно ненавидеть и в то же время трястись от бешеного желания просто прикоснуться и втянуть ее запах. Хотеть сдавить ее горло и в тот же момент яростно целовать ее губы, лизать их, толкаться языком в ее рот.

Он бы сейчас сдох только за один такой поцелуй. За один раз. За глоток ее дыхания своим пересохшим ртом, за прикосновения пальцами к ее волосам и ощущение шелковистости кожи под ладонью.

И….это сдерживание себя в цепях. Потому что один шаг, одно движение, и она рядом. Он может ее снова заставить, посадить под замок насильно. В его власти даже посадить ее, на хрен, на цепь и трахать столько, сколько он хочет. Поставить на колени.

Но… не хочет. И это адски больно - запрещать себе, ломать себя, калечить каждый день этим бешеным голодом. И не давать себе искалечить ее еще больше.

Ему казалось, что он сходит с ума. Это ощущение, что он больше не может контролировать ее жизнь, ощущение, что не может ничем управлять и только, бл*дь, смотреть. Только издалека.

Ревниво, до трясучки, до скрежета зубов и стертых в крошево ногтей.

Этот ее гребаный Миша. Ублюдок, который, видите ли, заботится о ней какого-то хрена. Постоянно рядом. И руки чешутся его убрать, удавить, разодрать к такой-то матери. Особенно, когда смотрел эти фото выписки, как кто-то чужой держал на руках его сына. Прикасался к нему. К его мальчику! Только от одной мысли об этом у Петра кипел мозг и срывало все тормоза. Его ревность распространялась и на младенца. Она была ядовитой, как серная кислота.

- Я могу приказать его вышвырнуть, могу организовать его похороны хоть завтра!

Райский пожал плечами.

- Нет!

И руки в кулаки так, чтоб костяшки посинели. Нет, потому что тогда о ней некому будет заботиться, некому будет присматривать так, как делает это проклятый мент. Пока между ними ничего нет… и это долбаное пока заставляло кишки выкручиваться внизу живота, завязываясь в узел.

И если что-то будет, он не сдержится. Он просто выдернет этому Мише все пальцы.

Хотел захлопнуть крышку ноутбука и выдохнул, вытирая лицо дрожащими ладонями, сжимая виски так, чтоб ощутить под пальцами пульсацию бешено бегущей крови. Но на мейл внезапно пришло какое-то сообщение. Личный мейл. Тот мейл, к которому нет доступа ни у кого. Даже у спецслужб.

Сюда приходит только секретная, личная информация.

Открыл. Пустое тело письма, только файл прикреплён. Приподнял одну бровь и щелкнул «воспроизвести».

Не сразу понял, что именно происходит. Застыл перед экраном.

Ему видно лишь двух женщин… и он прекрасно знает, кто из них кто.

Вскакивает резко с места, хватаясь за горло. Несколько шагов назад, и ему кажется, он сейчас задохнется.