– Я так волнуюсь, – продолжает она. – Может, нам стоит к нему съездить? Проведать, как она там? На кладбище он казался таким подавленным…

– Думаю, сейчас нам всем нужно отдохнуть, – отзываюсь я, поглаживая ее по плечу.

Вижу, что она без сил. Похоронные хлопоты и горе ее вконец измотали.

Мама бормочет что-то еще. Про Анвара Эльдаровича, про Тимура, про моральный долг. А потом прерывается практически на полуслове и проваливается в глубокий вязкий сон.

Накрываю ее пледом и осторожно сползаю с кровати. По-хорошему мне тоже следует отправиться в объятия Морфея, но чутье подсказывает, что сегодня я вряд ли усну. Тяжесть прожитого дня, смешанная с беспокойством за Алаева, хлещет по нервам, словно кнут по натянутой коже.

Тревога нарастает. Липкой черной массой заполняет сердце и голову. Ни о чем другом думать уже не получается.

Беру телефон и уже в сотый раз за вечер набираю Тимура. Абонент не абонент.

Черт, да что же с ним такое?!

Одно предположение хуже другого. Надеюсь, он там не счеты с жизнью сводит? Нет, это, конечно, очень маловероятно, но расшалившаяся фантазия так и покидывает страшные картинки, где бездыханное тело Тимура по утру находят в реке…

Даже представит не могу, что чувствует человек, похоронивший родителя. Должно быть, нечто совершенно ужасное. Какие бы отношения ни связывали отца и сына, они были родными людьми. А теперь Тимур совсем один. Круглый сирота в неполные двадцать четыре.

Устало потерев виски, подхожу к туалетному столику и достаю из выдвижного ящика мамину записную книжку. Сколько себя помню, родительница всегда хранит важную информацию в ней.

Так-так… Телефоны друзей, пин-коды от банковских карт, пароли от соцсетей… А вот и нужная страница: адреса родственников. Быстро фотографирую клочок бумаги, на котором записан адрес Алаева и прячу телефон обратно в карман. Затем царапаю записку о том, что поехала проведать Тимура, и оставляю ее на маминой подушке.

Собираюсь спешно. На переодевания нет времени. Просто хватаю дамскую сумку и, вызвав такси, вылетаю из дома. Машина приезжает быстро и, оказавшись в теплом салоне, я слегка размякаю под звуки убаюкивающего русского шансона.

– Девушка, мы на месте, – голос водителя выдергивает меня из дремоты. – Дальше не проехать – шлагбаум.

– Ага, спасибо, – толкаю дверь и шагаю в вечернюю прохладу. – До свидания.

Тимур живет в элитном районе новостроек. В глянцевых небоскребах отражается свет уличных фонарей, дворы ухоженные, клумбы пестрят цветами. Милое местечко, хоть и, на мой взгляд, чересчур урбанизированное.

Заглядываю в телефон, сверяясь с адресом, и двигаюсь в сторону третьего подъезда. А пока иду, на меня волнами накатывает панический страх. Что я скажу, если с Тимуром все в порядке? Если он просто сидит дома и грустит в объятиях своей девушки?

Блин! Я так торопилась, что не продумала план действий. Совершенно не хочется выставлять себя дурой, но, кажется, придется рискнуть. Ну не ехать же обратно в самом деле? Просто удостоверюсь, что Алаев жив, здоров, и тут же исчезну.

Пока я собираюсь с духом, чтобы позвонить в домофон, дверь распахивается и из глубины подъезда показывается мужчина со здоровенным лабрадором. Пользуясь случаем, ныряю внутрь и вызываю лифт.

Еду наверх и взволнованно покусываю ногти. Если честно, сейчас я не уверена, чего хочу больше: чтобы Тимур крепился в компании своей телеведущей или же страдал в одиночестве. Разумеется, с точки зрения разума первый вариант наиболее предпочтителен, но вот с точки зрения чувств…

Так. Хватит. Лучше об этом не думать. Я приехала с одной единственной целью – убедиться, что с Тимуром все хорошо. Это и есть тот самый моральный долг, о котором говорила мама.