И по сей день он является управляющим этим уникальным предприятием по заброске в горы социопатов, отрицающих общечеловеческую тягу к катанию по прилизанным трассам, психов, бегущих от протухшего комфорта и тошнотворной безопасности в бодрящие кулуары, к адреналиновым скалам и зубодробительным полям, чудаков, которым Вега, Денеб и Альтаир ближе любых мишленовских звезд.

Но хватит пафоса! Духовые и литавры замолкают, а к нашей поляне, к станции подсадки подъезжают пять кабинок.

Все кабинки заняты персоналом подъемника и продуктами для ресторанчиков на 2400 и на 3200. А… Нет! Одна свободна! Туда и направились Леха, я и пятеро юных бордеров.

И вот, умостившись всемером в шестиместной кабине, плотно осязая друг друга плечами и пятыми точками, мы начали возноситься к очередному оксигенному спуску в фантастическом капучино из солнца, взбитой ветром снежной пены и горячего кофе наших бурлящих желаний.

– Когда я был в Аргентине, – начал было Старикан… (Англо-франкскую речевую смесь моего друга удивительным образом понимают почти везде. Посему трудностей в разговоре с ластоногими не было.) (Ластоногие – так называют сноубордистов.)

– Вау, Шаганэ, он был в Аргентине! – перебил Брайан Мэй, обращаясь к девчонке из их банды.

– Вау! – тут уже офигел я. – Как ты ее назвал? Тебя зовут Шаганэ?

– Да. Моя бабушка была русской. А папа – армянин из Ахалцихе. Знаете, где это? – вдруг нараспев по-русски произнесла Шаганэ.

Мне тут же стало стыдно за кой-какие мои слова в кабинке.

– Да, конечно, на юге Грузии, рядом с Боржоми. Там…

– Знаю! Знаю! Там родилась та самая Шаганэ, – воскликнула юная франко-армянская пери.

запел Старикан хриплым баритоном. (Если вы еще помните, кто такой Joe Cocker, так я вам скажу, что Леха его уделал). Он игриво подмигивал, барабанил пальцами по биперу, бипер тоже подмигивал, а один из бордеров неожиданно достал губную гармошку и весьма достойно стал подыгрывать.

О, времена!.. Остальные бордеры схватили смартфоны и бросились записывать это haut concert.

– Лехин голос, смешанный с густыми переливами гармошки, выплывал из окон кабинки, кружился на ветру, залетал к соседям и радовал сонных французов азиатским раздольем незнакомого баритона.

Леха смолк. Раздались бурные аплодисменты. Мы приехали к пересадке на вторую очередь.

Все вместе протопали на следующую станцию. Опять приехали пять кабинок, и снова их заняли вода, продукты и работники канатки. Леха, Шаганэ и я втиснулись в кабинку с 200-литровой канистрой воды. Остальные бордеры как-то разместились в соседней, и кабинки полетели над «Садом камней» и «Кулуаром Медведи».

Шаганэ рвалась попрактиковаться в русском языке и рассказывала про своего армянского дядю Рафика, который живет в Питере в Грузинском переулке. Короче, им было о чем поболтать на той стороне канистры, а на другой стороне канистры я впал в блаженное состояние легкой усталости, смешанной с ожиданием нового спуска. Пик Ля Меж, снег, негромкий скрип роликов и Стар с Шаганэ: «Бубубу-бубубу…»

И все. Это вся вселенная.

Лягравская канатка состоит из трех частей.

Первая и вторая очереди с 1400 м до 3200 м – это кабинки.

Третья очередь – это бесконечный бугель с 3200 м на 3550 м по леднику Жируз.

Трудно понять, как можно испытывать теплые чувства к неодушевленным предметам. Но… признаюсь – я люблю эту суперскую канатку. Летишь над водоразделом между ледником La Girose и Долиной (Vallon) de la Meije в уютной кабине, за окном рериховские пейзажи, а рядом настоящие герои – Старикан Сорвиголова, Покатуха ГдеХачуКатуха, Энди ШикарныйКакДенди,