Но была одна проблема, о которой я не знала. Мои месячные были слишком обильными. Казалось, что из меня льёт как из ведра, но я не понимала, что это ненормально. Мне казалось, что так у всех и все правильно. Через несколько месяцев я начала себя очень плохо чувствовать. Я постоянно чувствовала слабость. Хотела спать. На уроках было трудно сосредоточиться. Я бледнела день ото дня. Похудела, хотя и так всегда была худой.

Однажды на уроке математики мисс Стил посмотрела на меня с тревогой.

– Пэм, с тобой всё хорошо? Ты какая-то бледная.

Я приложила все усилия, чтобы голос прозвучал ровно:

– Со мной всё хорошо.

Но на самом деле мне казалось, что я вот-вот упаду в обморок. Перед глазами всё плыло, шум в классе звучал приглушённо, как будто я была под водой.

С задней парты раздался насмешливый голос:

– Моя сестра тоже так говорила, пока не выяснилось, что она беременна.

В классе раздался смех. Я почувствовала, как кровь бросилась в голову, но сил разозлиться не было.

– Джеймс, замолчи, если не хочешь остаться после уроков, – резко сказала мисс Стил.

Но он не замолчал.

– А что я такого сказал? Все эти тихони и скромницы потом оказываются самыми большими шлюхами.

Кто-то хихикнул, кто-то отводил глаза, но я чувствовала на себе взгляды. В груди всё сжалось. Глупо, но мне вдруг стало стыдно. Стыдно за то, что я плохо себя чувствую, за то, что выгляжу так, будто меня выжали до последней капли.

– Джеймс… – голос мисс Стил был предупреждающим.

Но мне уже было всё равно.

– Извините, мне надо выйти, – сказала я, резко вставая.

Я чувствовала, как горят уши, но вены были слишком пустыми, чтобы лицо покраснело. Меня мутило. Глаза щипало от слёз. Я дошла до туалета и, дрожащими руками, открыла кран. Ледяная вода освежила кожу, но не смогла убрать тошноту и унижение. Я не могла просто сбежать. Это означало бы, что его слова меня задели. А если показать слабость среди подростков, по ней будут бить снова и снова.

Я вернулась в класс. Села за парту. И сделала вид, что ничего не произошло.

В школе я училась хорошо, и у учителей не было ко мне никаких вопросов. Но Джеймс был прав – я была не просто скромной, а тихой. Старалась не привлекать к себе внимания, слиться с толпой, стать незаметной. Мне всегда было стыдно. За то, как я выгляжу, за то, что не могла быть такой, как все. За то, что у меня нет тех вещей, которые есть у большинства. За то, что у меня не было нормальной семьи.

Со временем я поняла, что этот страх и стыд поселил во мне отец. Год за годом он рос и укреплялся, а дети в школе чувствовали это. Они редко издевались открыто, но их мимолетные взгляды, случайные насмешки, шепот за спиной заставляли меня еще больше закрываться в себе. Они не делали ничего ужасного, просто шутили – про мою одежду, про худобу, про то, что я не хожу на вечеринки и дни рождения. Но я знала, что отец все равно бы меня не пустил. Я спрашивала много раз, но всегда слышала нет. В его доме не было места для подростковых развлечений. Приглашать к себе я тоже никого не могла, потому что отец хотел расслабиться после работы и на выходных, а при других людях ему нужно будет напрягаться. Было два места, где я могла быть – дом или школа.

– Не обращай на него внимания, – сказала мне Рейчел, одна из немногих подруг. – Вот увидишь, он будет первым из нашей школы, кто окажется в колонии.

– Всё хорошо, Рейчел, я в порядке, – ответила я, хотя в глубине души понимала, что это не так.

Я всегда была благодарна Рейчел за её поддержку. Оба её родителя были местными врачами, и, видимо, её очень любили и заботились о ней. Она была пухлой блондинкой, очень доброй и веселой. Я не знала, почему она подружилась со мной с самого первого дня в новой школе, но была за это благодарна.