Я пытаюсь помочь Ари загрузить велосипед в багажник, но она уговаривает меня сесть в машину и успокоиться. Головная боль снова усиливается, поэтому я не возражаю. Я устраиваюсь на пассажирском сиденье и откидываюсь на спинку.

Иногда мне кажется, что Ари намеренно пытается жить как героиня документальной хроники. Она носит, в основном, винтажную одежду, и горчично-желтый комбинезон, что сейчас на ней, как раз такой; водит ретроавтомобиль и даже играет на коллекционной гитаре с историей. Хотя она знает о современной музыке гораздо больше меня, ее истинная страсть – авторская песня, расцвет которой пришелся на семидесятые.

Закрепив мой велосипед, Ари садится за руль. Я пристегиваю ремень безопасности, а она совершает привычный ритуал регулировки зеркал, хотя вряд ли они могли сдвинуться с места за время ее отсутствия.

Она все еще привыкает к механической коробке передач, но мотор глохнет только раз, прежде чем мы выезжаем на главную дорогу. Это значительный прогресс, если вспомнить, как поначалу она терзала сцепление, пытаясь заставить машину тронуться с места.

– Уверена, что с тобой все в порядке? Может, отвезти тебя в больницу? Позвонить родителям? Позвонить Джуду?

– Нет, я просто хочу домой.

Она прикусывает нижнюю губу:

– Я так испугалась, Прю. Ты действительно потеряла сознание.

– Всего на секунду, да?

– Да, но…

Я накрываю ее руку ладонью и торжественно заявляю:

– Я в порядке. Честно.

Выражение ее лица смягчается. После короткой паузы она кивает. Я вздыхаю и отворачиваюсь к окну. Мы проезжаем мимо кафе и бутиков, таких родных и знакомых, как моя собственная спальня. Я и не думала, что уже так поздно. Солнце только что опустилось за горизонт, и Мейн-стрит освещена, как съемочная площадка. Пальмы оплетены гирляндами белых фонариков; торгово-развлекательные комплексы пастельных оттенков светятся под старомодными уличными фонарями. Еще неделя – и наш городок наводнят отдыхающие, привезут с собой ночную жизнь. Ну, а пока улица выглядит пустынной и заброшенной.

Мы сворачиваем с Мейн-стрит в сторону пригорода. Первая пара кварталов занята частными особняками – летними домами тех, кто может себе позволить недвижимость рядом с пляжем. Но вскоре они сменяются другой застройкой – смесью миссионерского и французского колониального стилей. Черепичные крыши, оштукатуренные стены, ярко раскрашенные ставни, вазоны с петуниями и геранью.

– Ты только не злись, – говорит Ари, и я тут же ощетиниваюсь, предчувствуя повод для раздражения, – но мне показалось, что Квинт – неплохой парень.

Я расслабляюсь, понимая, что неосознанно готовилась услышать что-то оскорбительное. Но Ари слишком мила, чтобы кого-то критиковать. Даже Квинта Эриксона. Я фыркаю:

– Все находят Квинта милым, пока им не доведется поработать с ним в паре. – Я выдерживаю паузу, размышляя. – Не то чтобы я считала его плохим парнем. Он не дурак, не хулиган и не отморозок. Просто он такой… такой…

Мне никак не удается подобрать нужного слова.

– Славный?

Я бросаю на нее ледяной взгляд:

– Ты могла бы найти кого-то получше.

Она смеется:

– Меня он не интересует.

В ее тоне угадывается какая-то недосказанность. Ее он не интересует, но…

Слова повисают в воздухе между нами. Она что, намекает на мой интерес?

О, ужас!

Я крепко обхватываю себя руками.

– Я хотела сказать, что он никчемный. И к тому же эгоист. Вечно опаздывает на занятия, как будто то, чем он занимается, куда важнее того, что делаем мы. Как будто его время более ценно, и ему позволительно вваливаться в класс в самый разгар урока, отвлекая мистера Чавеса, заставляя всех нас ждать, пока он займет место, да еще и отпустит какую-нибудь глупую шутку по этому поводу, вроде… – Я понижаю голос, копируя его интонации. –