Она поднимает на меня страдальческий взгляд:

– Это ужасно, но когда все случилось… в какое-то мгновение после того, как они разбились, моей первой мыслью было…

Она замолкает.

– … так им и надо, – заканчиваю я за нее.

Она виновато морщится.

– Ари, они вели себя как придурки. И черт знает что творили на дороге. Мне неприятно это говорить, но… так им и надо.

– Ты же не всерьез.

В том-то и дело, что всерьез, но я предпочитаю не отвечать и просто выпускаю ее руку.

– Хорошо, что никто не пострадал. Включая нас. – Я потираю затылок. Шишка, кажется, уменьшилась. – Не думаю, что моя голова выдержала бы сегодня еще один удар.

К утру головная боль проходит, но остается сонливость, и в черепной коробке висит туман. Я распечатываю свою статью о морском черте и заметку Джуда о гигантской акуле и одеваюсь.

– Последний день, – шепчу я своему отражению в зеркале ванной. Эти слова мотивируют меня, как мантра. Я чищу зубы и привычно расчесываю спутавшиеся волосы. Последний день. Последний день. Последний день.

Я проснулась на час позже обычного и слышу, что внизу уже царит хаос. Папа поставил альбом группы «Кинкс», и звучит одна из их жизнерадостных, оптимистичных композиций – «Давай потанцуем». У папы своя теория: утро, начинающееся приятной музыкой, гарантирует потрясающий день. Думаю, в этом что-то есть, и верю в то, что хорошее начало – залог успеха, но иногда его бодрые утренние мелодии скорее бесят, чем вдохновляют. Мы все при случае пытаемся сказать ему об этом, но он вечно отмахивается от критики. Не удивлюсь, если у него уже готов утренний плейлист на все лето.

Перекрикивая музыку, четырехлетняя Элли – сгусток энергии и эмоций – вопит бог знает что. Порой мне кажется, что жизнь Элли – одна сплошная истерика. Нет, я не полезу в ванну. Нет, я не хочу надевать носки. Нет, я ненавижу крекеры-рыбки. Эй, Люси ест мои крекеры-рыбки, это нече-е-естно.

Я слышу грохот падения с лестницы и пронзительный крик мамы:

– Люси! Я же просила, только не дома!

– Извини! – доносится не очень-то раскаивающийся голос Люси. В следующее мгновение я слышу, скрип задней сетчатой двери.

Тринадцатилетняя Люси удручена тем, что после каникул пойдет в девятый класс – начальный в старшей школе. То есть, снова опустится на низшую ступень школьной иерархии. Иногда нам с Джудом кажется, что ее подменили при рождении, перепутав с нашим настоящим братом. Начать с того, что Люси популярна. Даже чересчур. Но это не шаблонная популярность подросткового кино. Люси не ходит в школу на каблуках, не проводит все свободное время в торговом центре, она не капризная и не злая. Она просто нравится людям. Самым разным. Исходя из моих ограниченных знаний о светской жизни школы Фортуна-Бич, могу сказать, что Люси рады практически во всех компаниях. Она занимается почти всеми видами спорта. Активно участвует в организации благотворительных марафонов, фестивалей и других школьных мероприятий, которые мы с Джудом обычно избегаем. Меня коробит от этих зрелищ.

Единственная группа, с которой у нее, похоже, нет прочных связей – это мы. Она совершенно не интересуется музыкой, почти не слушает ее по радио, но довольно часто надевает наушники, чтобы слушать свежие подкасты о настоящих преступлениях, а не папины песни дня. Она единственная в нашей семье, кто никогда даже не пытался научиться играть на музыкальном инструменте.

Я два года брала уроки игры на фортепиано, а Джуд рьяно осваивал гитару. Правда, никто из нас не добился успеха, и мы оба сдались к концу средних классов. Бедный синтезатор, который родители подыскали мне в местном ломбарде, с тех пор собирает пыль в углу гостиной.