Но стоит нам только получить подтверждение собственной значимости и принадлежности к группе, как древнейшие эволюционные механизмы в нашем мозге отключают тревогу, воспринимая происходящее как хороший знак: «Если я попаду в беду, то смогу рассчитывать на помощь сородичей». И разумеется, чем раньше человек столкнулся с опытом отвержения, тем меньше у него возможностей противостоять тревоге, которая с этим болезненным опытом связана.

Четырёхлетний Кирюша находится на попечении бабушки. Родителям некогда, у них много работы. А бабушка относительно молодая, здоровая и активная. Она переехала жить к дочери и занимается внуком круглосуточно. В садик мальчик не ходит, чтобы «не таскать оттуда инфекции». У бабушки есть чёткие представления о том, как должен себя вести ребёнок, и когда Кирюша в эти рамки не вписывается, бабушка его ругает. Если мальчик упорствует и стоит на своём, бабушка прибегает к эффективной, по её мнению, мере. Она говорит ему: «Если ты не сделаешь, как я сказала, ты мне больше не внук, я знать тебя не хочу». Эти слова повергают Кирюшу в отчаяние, и он с плачем бросается к бабушке, чтобы вымолить прощение. Бабушка с недоумением рассказывает, что дома внук одевается в её одежду и изображает злую колдунью. Так мальчик пытается переработать тревогу от отвержения, которое ему приходится испытывать в отношениях с бабушкой.

Можно долго и упорно убеждать себя в том, что ты ценен и достоин любви сам по себе, прибегая к помощи психотерапии или занимаясь саморазвитием. И можно даже преуспеть в этом и научиться относительно спокойно переносить одиночество и невостребованность. Но наш организм воспринимает затянувшееся одиночество как стресс и постоянно готов «бить, бежать или замирать», как будто столкнулся с чем-то очень опасным, угрожающим гибелью. Исследования показали, что у одиноких людей действительно меняется восприятие окружающего мира в сторону более враждебного. Когда они вступают в социальное взаимодействие, то окружающие видятся им недружелюбными и агрессивными, нейтральные выражения лиц кажутся угрожающими, а то и вовсе опасными. Так что из своей ракушки таким людям вылезать не хочется, и они ещё глубже погружаются в состояние отвержения. Чтобы из него выйти, потребуется время и усилия. Уж очень болезненно переживается это чувство.

Отвержение – часть опыта взросления. Бывает так, что человек, который часто сталкивается с отвержением в свой адрес, сам не может быть отвергающим. А ведь по сути отвержение – необходимая для сепарации вещь. Оно позволяет нам отказываться от того, что нам не подходит, от всего отжившего и неактуального. Отвержение важно для нормального самоощущения, когда вы отвергаете то, что вас ранит и разрушает, что вы считаете для себя неприемлемым и нездоровым.

Учитесь отвергать и отказываться от плохого отношения, от неприемлемых условий, от вредной еды, от пустых и глупых разговоров, от всего, что не помогает вам расти и развиваться. И позвольте другим делать то же самое, если вы не вписываетесь в их картину мира. Это больно, но ваша самооценка не пострадает, если вы отнесётесь к чужому решению с уважением.

Люди, чувствительные к отвержению, часто принимают чужое нежелание касаться определённых тем за нежелание иметь дело с ними лично. И эта путаница причиняет боль и создаёт много проблем.

Если я не хочу о чём-то говорить, это вовсе не значит, что я не хочу тебя слушать и слышать. Это значит, что ты завёл разговор в неподходящее время или о том, о чем мне не хочется говорить. Моё право в этом не участвовать. Как профессор Преображенский в «Собачьем сердце», когда ему предлагали купить журналы в поддержку детей, а он отказался. «Вы не сочувствуете детям?» – «Отчего же? Сочувствую». – «Тогда почему не покупаете?» – «Не хочу». Так и тут: ничего личного. Я тебе сочувствую, но не хочу об этом сейчас/вообще говорить. Моя ответственность – в том, чтобы донести это до тебя вежливо и чётко, а твоя ответственность – принять это и решить, что делать.