– После родов, что ли? Я знаю про дочь…

Птичка заметно меняется в лице.

– …Наводил справки, – признаюсь. – О твоей компании и о тебе, естественно. Обычная практика…

Медленно кивает. Выпрямляет спину, пытаясь этой позой придать себе уверенности. Некомфортно ей.

– …Как зовут дочку?

У нее глаза округляются и зрачки на всю радужку расползаются. Паникует.

– Николь…

Теперь и я плечи расправляю. Вот это поворот. Она назвала дочь в мою честь? Неожиданно, но приятно, чёрт возьми!

– …Мне давно нравилось это имя, – оправдывается Соня.

Я угукаю, стараясь не транслировать вспышку восторга, но физиономия, само собой, расплывается в счастливой улыбке. Пока Соня не задает встречный вопрос:

– А как зовут твоего сына?

– Александр, – просто называю имя и возвращаюсь к стейку, сосредоточенно пилю вилкой оставшийся кусок.

– В честь дедушки, – догадывается. – Он умер?

– Отец? – Удивляюсь ее вопросу, но потом вспоминаю, что такие слухи гуляли в интернете. – Его парализовало в прошлом году. Не ходит, плохо говорит, но дышит без аппаратов и ест сам.

Забрасываю неподдающийся кусок целиком в рот и долго жую. С ней о семье говорить не хочется. Сын, жена, отец с мачехой… В данный момент все они существуют в какой-то параллельной жизни у другого меня, живущего далеко отсюда.

Соня спешно допивает вино и протягивает мне пустую кружку:

– Налей еще, пожалуйста.

– Решила напиться и забыться? – шутливо интересуюсь, наливая до краев.

– Было бы неплохо, – закатывает глаза, отхлебнув немного. – Но сначала мне нужно позвонить.

Она выходит на террасу и плотно задвигает большую стеклянную дверь. Я не слышу, о чём она говорит, но по мимике определяю, что с дочкой. Крутится на месте, раскачивается, руками во все стороны машет. Морщит нос, губки бантиком складывает и хохочет. Такая милая – сплошное удовольствие рассматривать!

Возвращается спустя пять минут довольная, как слон.

– С кем сейчас твоя малая? – вижу, что она не прочь о ней поговорить.

– Она на отдыхе с двумя бабушками. Им весело. Готовятся к завтрашнему балу овощей, – хохочет, плюхаясь на диван. – Ника постоянно придумывает балы, на которые нужно наряжаться, как на Хэллоуин. Прошлый раз мы все были насекомыми.

– Пауками и жуками, – догадываюсь.

Присаживаюсь рядом и протягиваю ей кружку с бордо.

– Бабочками и пчёлками, – исправляет и отпивает немного. – Жуки, пауки и мухи – это фу, – кривится, – они противные! Николь живёт в окружении прекрасного и любит, когда всё красиво.

– Растишь из неё божьего одуванчика?

– Боже упаси! Она сама растёт, я только наблюдаю. Николь скорее дьяволёнок, чем цветочек. У неё необычайно сильный внутренний стержень. Делает только то, что хочет. Ты представляешь, она всегда знает, что хочет! Я не была такой.

Соня откидывается на мягкую спинку дивана и продолжает улыбаться, но уже иначе – как-то грустно, без былого задора. Я все равно засматриваюсь. Как органично она смотрится здесь. В этом доме, на этом диване, рядом со мной. Жаль, что наши судьбы разошлись. Возможно, с ней я был бы счастлив.

– Ты больше ничего не хочешь спросить?

Она закусывает губу. Всегда так делает, когда волнуется. Я слегка вздрагиваю, стряхивая глупую сентиментальщину, заполонившую нетрезвую голову.

– Много чего хочу. И спросить, и сказать, но больше сделать. Допивай, я покажу тебе второй этаж, – беру её за руку и крепко сжимаю пальцы, давая понять, что возражения не принимаются.

Птичка кивает и выпивает всё, что осталось в кружке. Глаза у нее хмельные.

Мы с ней прилично выпили за вечер. Но это же вино, разве можно им напиться? Однако стоит нам дойти до лестницы, становится понятно, что мы оба в дупель.