Ступеньки кажутся слишком крутыми и какого-то чёрта их слишком много. Прям дофига! И как я раньше не замечал? Лифт поставить, что ли?

Поднимаемся мы долго. Соню приходится тащить.

– Тот диван был таким удобным! Зачем ты тянешь нас наверх? – возмущается она.

– Нам надо в душ, Птичка. Желательно холодный. Твоё бордо нас ухайдокало.

– Ухай… чего? – хохочет.

– Докало, – тоже смеюсь. ­­– Прикокнуло! Убило и расплющило короче.

– Скосило и размазало! – добавляет Соня и заливается смехом.

– Дало по шарам и раскатало, – подхватываю эту игру в синонимы.

– Прихлопнуло и растерло, – не унимается Птичка.

Мы падаем от смеха и последние ступеньки преодолеваем ползком.

– Знатно долбануло, – подытоживаю, когда добираемся до второго этажа, и шумно выдыхаю.

Живот от смеха чуть не лопнул!

Соня театрально выкатывает глаза:

– Мы теперь долбанутые?

– Однозначно!

Кое-как мы поднялись и теперь сидим на полу и угораем со смеху. Стопудово завтра башка будет болеть у обоих.

– Спроси у своих французов, где они взяли это вино. Хочу пару ящиков домой прикупить, – прошу в шутку.

– Сейчас узнаю, ­– с готовностью отзывается Соня, – только я телефон внизу оставила.

– И я свой на диване забыл. Не-не, – торможу ее порыв спуститься, – второй раз мы можем не подняться.

От приступа смеха мы отдышались, но все еще сидим на полу и улыбаемся. Оба под действием эндорфина, захмелевшие и прибалдевшие. Давно мне не было так весело и так легко.

Давно – это почти три года.

Я протягиваю руку и глазами указываю на одну из дверей. Соня закусывает губу и кивает. Послушно встает и идёт следом.

На этаже всего три комнаты: детская и две практически одинаковые спальни. Я остановился в той, у которой окна выходят на море.

– Ого, – только и произносит София, подходя к открытому окну.

Вид из него открывается потрясающий. Днем хорошо видно бухту, а ночью кажется, что море начинается прямо за окном.

Соня оказалась права: дождь прошел стороной. Вдалеке бесшумно мелькают зарницы. Гроза ушла за горизонт и освещает вспышками бескрайнюю гладь воды.

Я остаюсь стоять в дверном проеме. Смотрю на тонкий силуэт на фоне панорамного окна, и меня накрывает странным чувством. Птичка, окно, морской бриз и легкое возбуждение… Какое-то невероятно острое дежавю.

Медленно подхожу и становлюсь за спиной Сони. Близко, но не дотрагиваюсь.

Тогда ведь все было иначе. Вместо моря океан, окно в два раза меньше, а мы свободней и беспечней. Но у меня такое чувство, что прошлое перемешалось с настоящим, и мы потерялись в этом безвременье.

Прикрываю глаза и шумно тяну в себя воздух. Улавливаю знакомый аромат её кожи. Она все так же пахнет летом и счастьем.

Соня едва заметно вздрагивает.

– Замёрзла? – осторожно опускаю руки ей на плечи. Вздрагивает ощутимей и мотает головой. Ее спина вновь напряжена. – Мы взрослые люди, – напоминаю смешливым шёпотом, легонько касаясь губами волос. – Не стоит так нервничать. Я тебя не съем, разве что покусаю немного. Раньше тебе нравилось. Помнишь? ­­– шепчу в ухо.

Птичка резко разворачивается:

– Можно мне в душ? – голос дрожит.

– Конечно. Почему ты спрашиваешь?

– Это твой дом, – напоминает и отстраняется.

Рукой за горло себя схватила, дыхание рваное, взгляд блуждает. Я кайфую рядом с ней, она рядом со мной паникует. Хреновый энергообмен получается, но я не остановлюсь.

– Там на полке есть чистые полотенца, – кивком показываю в сторону ванной комнаты.

– Я быстро, – обещает и скрывается за дверью.

Внизу уже второй раз звонит телефон. Неймётся кому-то нагрузить меня проблемами. С хорошими новостями среди ночи обычно не звонят. Придется ответить.