– Чего смешного? – Любимая вновь подобрала подол. Будто спасалась от стаи длинношеих гусей.

– Ляль, это мышь, – ответил Влад. – Просто маленькая мышь. Чего её бояться?

– Ты больной? – помолчав, спросила Лялька. – Это же МЫШЬ!

– И что?

– И то!

Лялька надула губки. Видимо, устала от позы а-ля Мэрилин Монро. Или Влад опять проштрафился. Не выразил сочувствие. Не поддержал под локоток, облегчив Елене Прекрасной спуск на абстракцию из сыра и колбасы.

– Они заразу разносят! – будто несмышлёнышу, пояснила она. – И вообще!..

Какие ужасы таит это «вообще», Влад не знал. Недосказанность будила воображение, которое он совсем недавно считал если не усопшим, то впавшим в летаргию.

– А в частности?.. – поощрил он.

– Продукты жрут!

– И правильно! Я жру, значит, существую…

Лялька посмотрела – словно камнем запустила.

– Ну и целуйся со своей мышью! – придерживая подол, она с достоинством сошла с табуретки.

Серый хвост дёрнулся. Лялька, отбросив достоинство, с визгом выскочила из кухни.

Поморщившись от хлопка дверью – традиция, однако! – Влад сел на пол.

– Бедная ты, бедная! – пожалел он черепок. – Напугали тебя?

Из-под осколка высунулась мордочка с белёсой чёрточкой на лбу. Не видя опасности, мышь вылезла, принюхалась. Посмотрела на Влада, затем, будто спрашивая разрешения – на кусочек печенья. Вдруг она притронется, а ей прилетит сковородкой? Этой, с красной ручкой.

– Не стесняйся, – вздохнул Влад. – Я угощаю. Что моё – твоё…

«А не сварганить ли кофейку? – спросил он себя. – И – за ноут. Пока мышь… тьфу, пока мысль не убежала».

В дверь поскреблись.

– Котечка! Она ещё там?

Мышь уплетала печенье – любо-дорого посмотреть.

– Она ещё тут, – подтвердил Влад.

– Ну так сделай что-нибудь!

– Бутерброд сгоношить? Салатик? Или просто чаю?

– Владя, с мышью! С мышью что-нибудь сделай!

Влад почесал затылок. Не то чтобы мышь мешала… На кухне она ориентировалась, значит, уже заскакивала в гости. Если бы Ляльке не «повезло», может, они бы серохвостую ещё полгода не засекли. Но житейский опыт подсказывал, что мышь в квартире не сулит ничего хорошего.

– Сделаю, – сказал он. – А пока, может, по бутеру?

…Помню, когда нас, мыслящих, было три сестры. Как в шутке – одна старшая, другая умная, третья – красивая. Но с обязанностями мы справлялись на славу. И не ради песней аэдов или даров на Геликоне. Хотя почитание приятно, что бы ни ворчала Аойда.

Так бы и шло, год за годом, век за веком…

Но нет! Там, куда влезут смертные, всё катится в тартарары. Понаедут всякие, так начудесят, что даже мойры руки опустят. А уж им в разборе хитросплетений равных нет…

О ком я? Конечно, об этом эматийском выскочке. Кто, как не Пиэр, вбил в голову, что нас девять! Мол, разве могут три музы, пусть и дочери Зевса, вдохновить всех страждущих? Разве под силу им уследить за многообразием талантов и предназначений?

Ладно, что с Пиэра взять. Сказано – царь, голова от власти закружилась. Но за ним и подданные девятикратный бред подхватили! Им, видите ли, так удобнее. Узкая специализация. Чтобы знать, с кого спрашивать.

В общем, повеселили нас изрядно. Мать-Мнемосина к отцу-Зевсу с расспросами – откуда у слухов крылья растут? Ну их к Аиду, или надо соответствовать? Что?! Надо?!?

Ну, надо – значит, надо…

Так у нас появилось девять младших сестёр. Считайте, детства у крошек не было. А что было? Были братец Феб за наставника и взмыленный Пегас за домашнего любимца. С малолетства натерпелись сестрёнки от этой узкой специализации.

Звёздное небо и астрономию – Урания под крыло взяла. Сбежала, умница, подальше от суеты. Каллиопе философы и поэты достались. Клио скрижали истории выпали, хоть она и упиралась – разве непьющий разберётся, что смертные наворотили, а пуще того – к чему стремились? Мельпомене и Талии театр подбросили, который, как сама жизнь, полон трагедий и комизма. Священные гимны Полигимния из-под носа сестёр увела – как знала, что чем дальше, тем меньше её тревожить будут. Непоседа-Терпсихора плясуньей заделалась – с танцами жизнь веселее. Эвтерпа ударилась в лирику, Эрато влюблённым венков наплела – на тессераконтере не увезти…